Сейчас я видела не ворчливого и придирчивого субъекта, просто мальчика — трогательно юного, с притягательной пластикой спокойных движений. Неистребимая доверчивость во взгляде, соединенная с пробивающимся характером, прочитывающимся в его манере держаться, являла ту меру несоответствия, которая лишь подчеркивает гармонию, как легкая асимметрия предметов сообщает им красоту. Пожалуй, он был несколько стихийным и в то же время продуманно основательным, имел вид послушного домашнего ребенка, хотя и независимого, самостоятельного, даже самодостаточного. Но я и сама была такой, так что поражаться как-то не приходило в голову. Даже то, что со временем я начала замечать остановленный на себе взгляд его глубоких глаз, ни о чем не говорило, лишь теплой волной обдавало всю меня. Так было много раз.
Случалось, что я, потревоженная во время лекции чем-то необъяснимым, оглядывалась и видела, что он смотрит на меня. В конце концов наши взгляды не могли не встретиться. Странно не это, странно то, что это ни к чему не приводило, ведь, встречаясь глазами, люди обычно передают друг другу какую-то информацию. Нет, взгляд его не был бессодержательным, но и своего значения не открывал. К тому же этот неулыбающийся парень молчал.
Без какого-либо умысла я однажды подошла к нему на переменке, видя, что он стоит у окна один. Что я тогда сказала — не помню, как не помню и его слов.
Быстро истек первый семестр, и студенты начали готовиться к зимней сессии — ответственному и неизвестному раньше мероприятию. Я все дни проводила в читальном зале на Шевченковской улице, где у меня уже был свой стол. Время от времени ко мне подсаживался кто-нибудь из завсегдатаев, но случались и редко заходящие посетители.
В один из дней, когда я на белых листах формата А4 сосредоточенно расписывала предел заданной функции, возле меня кто-то остановился.
— Тут свободно? — спросил знакомый голос.
— Да, — ответила я, даже не подняв головы, с привычным терпением перенося то, что рядом кто-то опустился на стул и при этом качнулся стол. Знакомых голосов в этом зале хватало, меня больше бы незнакомый удивил.
Через минуту голос опять зазвучал:
— Нет, ты делаешь ошибку, — произнес он. — Вот какое преобразование надо выполнить, — и ко мне потянулась мужская рука — но какая? — с тонкой изящной кистью и красивыми длинными, почти прозрачными пальцами. Рука развернула мои записи и твердым уверенным размахом начала исправлять их. Я подняла глаза и узнала нашего старосту.
