Более ста человек стояло на проселке, готовых тронуться в путь. Это были странные люди, странно одетые, странно вооруженные. Капитан был поражен.
— Так вот вас сколько!.. — тихо сказал он.
— Отставить! — приказал Николай. — И ни звука. А теперь спроси его: видел он?
Немец кивнул. Он видел.
— Скажи ему, что мы знаем в лесу каждое дерево, и спроси, думает ли он, что его часть может защищаться против такой силы.
Немец ответил, что все зависит от обстоятельств.
— Мы не знали, что территория эта опасна. Нам говорили о партизанах, но говорили, что они только на самой границе.
— А надписи у дороги вы разве не читали?
— Мы пришли сюда ночью. А на надписи и объявления теперь никто не обращает внимания.
Николай продолжал размышлять о чем-то.
— Спроси: понимает ли он, что немцы проиграли войну?
Немец кивнул.
— И разве не жаль сейчас, за несколько дней до окончания войны, даже капли пролитой крови?
Немец опять кивнул. Да, жаль. Он чувствовал, за этими вопросами что-то кроется. Возможно, у него снова появилась маленькая надежда…
— А разве можно сделать что-нибудь? — спросил он.
— Скажи ему — можно. Если для него пятьдесят человеческих жизней, немецких жизней, дороже его проблематичной воинской офицерской чести, — я сам пойду вместе с ним в расположение его отряда, правда, нам придется окружить немцев, — так вот, если ему удастся уговорить отряд сдаться нам без выстрела, мы разоружим их, уничтожим радиопеленгатор, но людей сохраним, отпустим их на все четыре стороны.
— Ты шутишь, Николай! — прервал я его.
— Переведи все.
Я перевел.
Пленный тоже не поверил в серьезность этого предложения. Раздались и возражения партизан.
— Что еще за церемонии, — возмущался Петер. — Всех перебить!
Многие были согласны с Петером. И я в том числе.
— Молчать! Командир я. Вы что думаете, жаль мне этих немцев? Я о вас думаю. Даже когда нет никакой надежды, немцы защищаются, партизанам никто не сдается.
Немец с интересом наблюдал за спором. Потом спросил:
— А можно всерьез рассматривать это предложение?
— Скажи ему, что я кадровый офицер Красной Армии.
Я не думал, что для немца этого будет достаточно. Но его вполне удовлетворили слова Николая.
— А я? Что будет со мной? — обратился он ко мне.
Я перевел вопрос.
— Смотри, Николай, тут нечисто, — предостерег я командира.
Тот кивнул. Понятно, мол.
— Знаю, Володя. Спроси, что ждет его в случае, если он явится в расположение немецких войск без своего подразделения.
Немец понял. Он опустил голову в знак того, что для него все ясно. Военный суд… его разжалуют…. смертный приговор — расстрел, и не исключено, что предшествовать этому будет гестапо.
