— Это ничего не значит. Я только «lästiger Ausländer»[13], если вы знаете, что это значит. Я жил в Дрездене полгода, играл там в притоне, о котором вы вряд ли что-нибудь слышали — он назывался «Кафе Атлантик», — так вот, я играл там на гитаре, играл для таких же нежелательных иностранцев, каким был сам. Дрезден был идеальным местом, где можно было укрыться от преследования. Там легко было скрыться среди двадцати тысяч бездельников-иностранцев. Известно вам, что от немцев удобнее всего скрываться в Германии?..
— Так вы были там… были…
— Да, я был в городе в ту ночь. А утром ушел оттуда, прямо сюда. У вас там что, есть кто-нибудь?
— Не знаю, мне не пишут из дому.
— Жена?
— Нет. Мать. Два брата давно погибли. У нее, кроме меня, никого, если только она еще жива.
Николай нахмурился.
— Да перестань ты, мы не в кафе. Спроси его, где расположена его часть.
— Где вы стоите?
Немец размышлял некоторое время. Потом заговорил: недалеко, не более трех километров отсюда.
Николай от удивления даже выругался. Он тотчас же позвал Гришку и отдал ему какие-то распоряжения. Немец все время повторял, что его служба только техническая.
— Почему вы мне говорите это? Вы хотите сказать, что с самого начала были несогласны с Гитлером и его войной, что вы были демократом или, может быть, коммунистом?
— Этого утверждать я, к сожалению, не могу. Я верил Гитлеру. Ему верили почти все немцы.
— Я знал и таких, что не верили ему. Их, правда, было не очень много. Ну, а теперь? Теперь вы верите ему?
— Что теперь… — он махнул рукой. — Какая вам разница, чему я верю, чему не верю. Теперь это никому не интересно.
Николай не принимал никакого участия в допросе, только торопил меня, если ему казалось, что я чересчур медлю. Я видел, что все время он о чем-то сосредоточенно думает.
— Спроси его: знает он, что его ожидает?
— Вы убьете меня. Что же еще, — грустно ответил немец.
— Спроси его: пользуется он авторитетом в своей части, любят его, уважают солдаты?
Немец не понимал смысла странных вопросов Николая. Говоря по правде, не понимал и я, куда клонит Николай, хотя я, кажется, уже научился понимать его с полуслова.
— Думаю, что да, — неуверенно проговорил немецкий капитан. — Однако утверждать не могу, офицер не может знать это точно.
— А как он? Как он относится к солдатам?
— Очень хорошо, — ответил немец.
Николай помолчал. Чего он хочет? Что задумал? Он поднялся рывком.
— Встать! — скомандовал он.
Молодой лесок зашумел.
— Выступать!
