— Herrlich, was? — повторил я.
Эта насмешка вернула его к жестокой действительности. Пощады он не ждал, понимал, что речь идет об одной-двух минутах жизни. И покорно склонил голову.
— Скажи ему: он может опустить руки, но чтоб без фокусов!
Я перевел. Немец не нашел ничего лучше, как ответить:
— Ach, Sie sprechen Deutsch?[12]
Может быть, ему показалось, что появилась какая-то надежда?
Я поспешил освободить его от нее:
— Это ничего не изменит в вашем положении.
— Спроси его, Володя, кто он, что делал тут, откуда пришел, к каким он принадлежит войскам, где находится соединение, какова его должность, звание… ну, сам знаешь, — приказал Николай.
Мне и не пришлось задавать вопросы. Немец все рассказал сам. Толково рассказывал. Он сознавал, что, покуда будет говорить, он будет жить. Мы укрылись в молодняке. Николай разрешил немцу сесть, немец на мгновение замолчал, непонимающим, полным ужаса и огорчения взглядом наблюдая, как Ладик стягивает с мертвого фельдфебеля сапоги. Потом перевел взгляд на свои сапоги, офицерские, из отличной мягкой кожи…
— Убрать труп! — прикрикнул на Ладика Николай.
— Так вот… — продолжал немец, вытирая со лба пот, — на чем же мы остановились…
Он говорил правду, отлично сознавая, что скрывать что-либо для него не имеет никакого смысла. Но то, что он говорил, вызывало тревогу и беспокойство.
— Я принадлежу к тыловым частям, несу техническую службу. Я не убил ни единого русского.
— Почему русского? Почему вы говорите о русских?
— А вы разве не русские? — удивился он.
— Русских тут всего два человека. Вы не в Советском Союзе.
— Я никогда не думал, что другой народ может выдержать ужасы партизанской жизни.
— Ваш народ не может?
— Немцы? Нет, мы к этому не приспособлены.
— А вы думали — почему?
— Не думал.
— Жаль. Возможно, до чего-нибудь додумались бы.
— К делу, Володя, — прервал Николай.
Мы обратились к делу. Капитан командовал радиопеленгатором, в его части пятьдесят солдат, четыре унтер-офицера, четыре радиста, кроме него — еще один офицер, лейтенант. Все они специалисты по радиотехнике. А сам он — радиоинженер из Дрездена.
— Из Дрездена, говорите? А где вы там жили?
— На Пирнитцерштрассе.
— А, недалеко от Игагее…
В глазах немца снова появилась слабая надежда.
— Вы знаете Дрезден?
— Знаю. Но вы бы его едва ли узнали. Пирнитцерштрассе больше нет, нет Игагее, нет Цвингера, нет Прагерштрассе, даже Альтмаркета нет…
— Но… позвольте… — удивлялся капитан, — у вас такое произношение…
