Конечно, она смеялась.
— И ловок же ты, Володя!
Она подала мне пижаму, роскошную, шелковую. И в эту минуту я понял, что буду спать с ней. Пижама меня разозлила. Ну конечно же, я грязный, две недели не снимал ни рубашки, ни брюк, но чья это пижама? Нет, я бросил ее на кресло.
— Не нужно.
Она удивилась. Не поняла.
— Не собираешься же ты спать, не раздеваясь…
— Да нет, я просто не люблю чужие пижамы.
Она еще больше удивилась моему раздражению.
— В этой пижаме никогда не спал мой любовник, Володя, можешь спокойно надеть ее. Или… подожди…
Она достала из шкафа нижнее белье, носки.
— Это все новое, Володя, никто не надевал — видишь, даже сколото булавками…
Рубашка была действительно новая, фланелевая, теплая. Я взял ее. Мне показалось, что Марта обрадовалась.
Я хотел помыться быстро, но горячая вода была так соблазнительна, что я проплескался около часу. Ванна… а я уж и думать забыл, что такие вещи существуют на свете.
— Володя, — постучала Марта, — гренки остынут.
Я неохотно вылез из воды, натянул чистую рубашку…
— Ну как?..
— Я кончил…
— Спусти воду.
Ванна разбудила во мне все на свете желания… Я рад был, что снял военную одежду, рад был, что нахожусь в чужой, не партизанской, обстановке, в совсем ином мире, что я здесь с Мартой, что буду с ней всю ночь. Я оделся во все чистое, а старое тряпье свернул в узелок — по дороге заброшу.
На столе ожидал меня пир. За короткое время Марта приготовила роскошный ужин. Ветчина, сардины, еще какая-то рыба, соблазнительные огурчики, зернистая икра…
— А ты пил когда-нибудь шампанское?
Я отрицательно покачал головой.
— Сегодня будешь пить. Ну что ты на меня так уставился? Есть люди, которым неизвестна нужда, хоть сейчас и трудное время.
— Я вижу. И ты принадлежишь к ним.
Она сразу стала серьезной. Мои слова обидели ее. Что-то произошло — я задел ее за живое.
— В какой-то мере… — проговорила она.
И стала очень печальной.
— Я не хотел обидеть тебя, Марта, так уж вышло. Знаешь, когда подумаешь о карточках, маргарине, искусственном меде, о пятистах граммах мяса в месяц… о хлебе с отрубями…
Марта тряхнула головой.
— Давай не говорить сегодня об этом. Не надо портить этот вечер!
Разве это возможно? Разве имеем мы право? Ребята едят вареную говядину без хлеба — утром, в обед, вечером, вчера, сегодня, послезавтра. Говорят, вареная говядина никогда не приедается… Хотел бы я, чтобы тот, кто первый сказал это, побыл с нами месяц-другой… Если нынче Тарасу повезло, в Плоштине пьют самогон. От него дерет в горле, болит голова, но он лучше все же, чем коньяк на этом столе, — коньяк в пузатых, сужающихся кверху бокалах.
