— Есть хочу, — сказал Бен.
— Глядите, как я прыгаю, — распорядился Джимми. — Мамочка, Мэйзи, глядите. Чего вы не смотрите?
Ветер подул с другой стороны, принес запах консервного завода. Мэйзи пронизала дрожь, в ней боролись два чувства; обеими руками она удерживала руку матери, чтобы та не перестала гладить, гладила еще. Подло. Что-то с шумом пронеслось, разъединило, задавило. Внутрь дыхания, в биение сердца втиснулась тяжесть, восстановились оковы.
— Гляжу, гляжу, — крикнула Анна.
Прежнее материнское выражение появилось на ее лице, материнский отклик, бдительность — во вновь скованном теле.
— А я ведь никакой еды не захватила с собой, Бен. И о чем только я в последние дни думаю? Все плывет. Катальпа… — Она засмеялась. — Чтоб тебе оплешиветь! — Они никогда не слышали от нее такого выражения. — Солнце-то припекает, а тени нигде нет. Полдень. А я ведь обещала миссис Крикши вернуться пораньше.
Никогда больше, после этого дня, Мэйзи не видела такого выражения — нового, непривычного выражения — на лице матери.
В босоногой и праздной летней поре наступил черед июля, и он явился, громадный, ленивый, знойный. Давно уже не давят школьные тиски, и детвора, набесновавшись в июне, переходит к более вдумчивым, к старинным играм.
На мусорной свалке нарезаются делянки, их разрабатывают, забрасывают, ведут за них борьбу, объединяют одну с другой. Охотники за сокровищами прочесывают свои участки, роются в мусоре, рыщут глазами. (С ними состязаются старики и старухи, они ищут все, что можно набросить на стол или кровать, поставить в комнату, подвесить к потолку или стене — все, что можно использовать, переделать, обменять, продать.) Дети — в школе их уже зачислили в разряд бессловесных, заклеймили как неспособных к наукам, искусству, творческому воображению, изобретательству — строят планы, измеряют, вычисляют, подсчитывают, проектируют, изобретают, конструируют, облачаются в замысловатые костюмы, ставят спектакли; постоянно — то есть когда не нужно сделать что-то по дому, сбегать по поручению, присмотреть за малышами, — в те промежутки, которые оставляют для них повседневность и труд, живут в мире напряженной лихорадочной деятельности, в восхитительном мире фантазии.
На неистощимой свалке то и дело вырастают причудливые строения: дозорные башни, корабли, шатры, крепости, навесы, здания клубов, города и магазины, железнодорожные пути, летние кухни, дворцы, оригинально обставленные бывшей мебелью, или же не мебелью, или вообще ничем.
