На следующий день Чжао Сяоцян сел на телефон, но утром дозвониться до Чжу Шэньду не сумел. Днем повезло, но тот обедал и, узнав, кто на проводе, подходить не стал. Через двадцать две минуты последовал ответ, что почтенный Чжу отдыхает. Во второй половине дня Чжао возобновил попытки, однако телефон был прочно занят. Тогда в пять часов рванул к Чжу Шэньду сам. Тот сидел насупленный. Оба чувствовали себя неловко, не зная, что сказать. Поговорили о погоде. И вдруг кто-то упомянул Канаду.
— Бывал я там, не понравилось, гордыня их заела, — высказался Чжу Шэньду.
— Да, да, конечно, — безропотно согласился Чжао Сяоцян. — Я тут, — наконец начал он, запинаясь, — для вечерней газеты написал статью, где как-то вскользь затронул проблему купания, но, поверьте, я ничего и никого конкретно не имел в виду…
Не успел он закончить фразу, как Чжу Шэньду, завопив, подскочил на диване — и довольно высоко: стар, да удал.
— Не надо об этом, ясно? Я не просил вас читать мне лекции по куповедению! Вы же отказываете мне в культуре, в знаниях! Я, по-вашему, туп! И единственная моя забота — благополучно достичь последнего рубежа — крематория! Не так ли?
Чжао Сяоцян остолбенел. С какой быстротой, слово в слово донесли до ушей Чжу Шэньду все, что лишь двадцать четыре часа назад произнес в его доме Ли Лили! Неужели многоуважаемый Чжу установил там подслушивающие устройства? Ах, если бы установил! Тогда Чжу Шэньду знал бы, что всю эту чепуху городил не Чжао Сяоцян, что он и слушать ее не желает, напротив, строго пресек. Конечно, полностью вину с себя не снимешь, произнесено-то было в его доме, он сам предоставил Ли Лили время и место для этих безответственных и, прямо скажем, оскорбительных высказываний, да еще при сем и присутствовал. Все логично. Ведь не у Чжу Шэньду, не на людном перекрестке порол эту чушь Ли Лили, а в его, Чжао, доме, так можно ли считать себя непричастным к этому? Или заявить Чжу Шэньду — я, дескать, «сам по себе»? Отмежеваться от Ли Лили, чтобы вместе с Чжу Шэньду начать на два голоса поносить негодяя?
И Чжао Сяоцян проглотил готовые вырваться слова.
А Чжу Шэньду поначалу не поверил тому, что ему передали. И вспомнил все эти оскорбления лишь потому, что вспылил. Вспылил непритворно, хотя все еще не мог категорически утверждать, что слова эти придумали не сами доносители. Но как-то не так вел себя Чжао Сяоцян, и почтенный Чжу начал склоняться к мысли, что говорил это, пожалуй, Чжао Сяоцян. Иначе почему он ничего не опровергает, не отрицает? Ну и Чжао Сяоцян, какой же злобный хулитель! Вот тут-то Чжу Шэньду и рассвирепел…
