– Тем лучше, если до нее дошло, что я хотел этим сказать.
– К сожалению, вы не слышали ее ответа.
С соседнего двора донеслись детские крики. В жарком недвижном воздухе, похоже, были слышны лишь отчетливые звуки вроде звона колоколов, отбивавших каждые четверть часа.
– В любом случае, – твердо заключил Лантье, – я не стану участвовать в вашей провокации. От меня ждут, чтобы я наказал вас, теперь я знаю, какую кару я выберу. Она нанесет наибольший урон вашей гордости. Вы сами увидите и услышите. Услышите все, чтобы полностью осознать свою ошибку. Это и будет вашим приговором. Но имейте в виду, я не допущу никаких уверток.
– Я имею право отказаться?
– Нет.
Лантье одну за другой застегнул пуговицы жилета, остававшегося расстегнутым во время беседы. Со спинки стула, стоявшего у письменного стола, он взял китель и надел его. Провел рукой по волосам, приводя их в порядок, и пригладил усики. Он держался очень прямо, как подобает офицеру.
– Дело закрыто. Возражения не принимаются.
Но за этой уверенностью скрывались стыдливость, робость, связанные с тем, что он собирался сказать перед уходом. Он уже был не следователем, но просто человеком среди людей, когда произнес:
– У меня, впрочем, будет к вам одна просьба…
Следователь направился прямо в гостиницу, потому что знал, что там его ждет Валентина.
Она сидела в салоне, неловко устроившись под громадной картиной, изображавшей прибытие дилижанса. Молодая женщина примостилась ближе к правому краю полотна, где художник изобразил деревенский трактир. Как будто толпившиеся на пороге крестьянки пугали ее меньше, чем знатные дамы, выглядывавшие из кареты. При виде следователя она вскочила.
– Ну что? – спросила Валентина, схватив его за руки.
– Идите к нему прямо сейчас. Он ждет вас.
И, уже поднимаясь по лестнице, не оборачиваясь, чтобы не видеть ее волнения и, быть может, чтобы скрыть свое, Лантье проронил:
– Он свободен.
Машина ехала по сельской местности. Это был военный автомобиль с кузовом седан, большими хромированными фарами и крыльями, отливавшими черным лаком. Солнце нагрело брезентовый верх, и Лантье опустил ветровое стекло, чтобы проветрить машину.
Он проезжал деревни под крики детворы и приподнимал каскетку, приветствуя работавших в полях крестьян. Накануне была гроза, и им следовало поспешать, чтобы дожать пшеницу на последних участках. В воздухе чувствовалось дыхание осени, и листва в лесу местами уже порыжела.
Лантье решил ехать в гражданской одежде, чтобы начать привыкать к предстоящей новой жизни. Миновав Орлеан, он почувствовал, как ему не терпится добраться до Парижа, увидеть жену и детей. Как-то они воспримут подарок, который он им везет?.. Лучше уж думать, что они будут рады тому, что он счастлив. Ведь, сказать по правде, подарок не слишком прекрасен. Впрочем, Морлаку нетрудно было расстаться с ним…
