«Именем Атаксарота, храни нас от того, что таится в тумане,
Именем Омонгонтарака, храни нас от невидимого,
Именем Небуломонгоса, храни нас от мрака ночи,
Именем Ониксозолукара, храни нас от зыбучих равнин,
Именем Оталомпамонгеддона, храни нас от облаков-убийц…»
Стоило ошибиться хоть в едином слоге в именах богов-покровителей, и твой язык тут же сгниет у тебя во рту… По крайней мере, так утверждала легенда.
Завершив обряд, Нат отправлялся будить Гуна, и тот снова приступал к бдению, ухватившись руками за осыпающиеся зубцы ограды и поочередно осматривая то небо, то тонкую корку ила на равнине, готовую в любой миг проломиться под ногами охотников. Он пристально наблюдал тяжелый, медленный полет облаков-айсбергов, вычисляя их курс и скорость дрейфа. Позже Нату надлежало тщательно наносить все эти данные на карты, хранящиеся на втором этаже.
Снизу вдруг донесся зов — звук рога, приглушенный толстой каменной стеной. Нат закрыл книгу и соскользнул по лестнице на первый этаж, где ему пришлось хорошенько напрячь мышцы, чтобы сдвинуть тяжелый засов на бронзовой двери.
— Приветствуем тебя, Нат!
Его встретил дружный хор голосов, однако ни радости, ни искреннего расположения в монотонном вежливом приветствии не прозвучало.
— Угощайся! — снова обратился к нему худой, оборванный мужчина с выступающими скулами, ставя у подножия лестницы корзину со свежепойманной рыбой. — Угощайся! Взимай полагающуюся дозорным подать!
Нат заглянул в корзину. Этим рыбам-мутантам пришлось приспосабливаться к жизни в жидкой грязи, и их чудовищно развитая мускулатура продолжалась в длинные костистые плавники. Разумеется, все они были слепы — в мутной жиже глаза не нужны. Нат взял половину. Обычай предписывал платить дозорным подать с уловов. Иначе чем бы они питались, если Гун, постоянно прикованный к сторожевой площадке, не мог больше ходить на охоту, а он сам проводил целые дни и часть ночей за непрерывным чтением заклинаний, отводящих облака-убийцы?
За его спиной раздалось неодобрительное бурчание.
— Да они даже не голодны, — пробормотал кто-то с досадой, — просто таким способом заставляют нас почувствовать свою власть.
— Замолчи! — обрубил его другой голос. — Подать — это священный обычай! Что бы мы делали, если бы не дозорные?
Нат смущенно поднял глаза, но увидел перед собой только молчаливые лица, лишенные всякого выражения.
Он взял еще несколько овощей и поблагодарил коротким жестом, но никто ему не ответил. Группка горожан удалилась, тяжело волоча ноги. На испещренной трещинами бетонной площадке двора осталась только одна тоненькая фигурка — Сигрид. Нат подошел к ней, но она даже не улыбнулась.
