Антология новой грузинской поэзии | страница 46



Сегодня океан мне по колено, а с небоскрёба делаю шаг вниз —
так, словно с лестничной ступени.
Не утону! Не разобьюсь! Нет, ничего подобного сегодня не случится…
Вот — с середины — вырви лист, — я подарю тебе бумажный самолёт
и расколдую. — Ты заслужил.
Сегодня переплету я горные хребты, чтоб ими землю
привязать и задержать её вращение,
чтоб эту ночь продлить ещё ночей на тысячу и ночь
и обнаружить, пробудившись, что мне сто,
тебе же — сто один и ты не улетел на том бумажном самолёте…
вода принадлежит цветам сегодня.

Я, ТВОЯ ПАНИ

>Перевод А. Григ

Улицы здесь широкие — мне места хватает.
Голубоглазые, золотистого цвета поляки
вежливо нарекли меня «пани» и всунули в руки карту —
наисложнейшую кардиограмму своего города:
«так ты найдёшь кратчайший путь к нашим сердцам».
Я, твоя пани, стою посреди чужого, осенью-постаревшего
города, сличаю пальцы с перчатками, которые собираюсь
тебе купить, и протягиваю своё запястье — вместо твоего —
продавщице часов, чтоб заново начался отсчёт.
Взгрустнулось. Присела на воспоминания старого города,
хочу выпустить отсюда голубей с посланиями.
Здесь мосты длинные, я напишу тебе.
Твоя пани пытается подрисовать каждой улице, на которую
она попадает, твой тупик — со всеми взваленными на него
этажами каждого дома.
Поминутное «спасибо-извините», беспричинная улыбка —
всё это придётся таскать с собой по кафе ещё десять дней,
потом — определять безумие шагов по степени печали
и ставить диагноз городу по его кардиограмме, на последнем
пике которой я поскользнулась
По поставленному мной диагнозу, без тебя этот город —
самый мёртвый город на земле.

КРЕЩЕНИЕ

>Перевод А. Григ

В чугунном котле, стоящем на огне, кипят оставленные
мной годы.
Как украшение — сняла я с себя каждый месяц,
каждого человека. Ты тоже сорвал с себя былые страсти —
как доспехи. Мы оба пошли на уступки.
Пусть не думают, что тут колдовство, —
глядя, как я крещу зло, добавляя в котёл натёртое серебро.
Я тебе обещаю:
молочный брат мой,
и в печали, и в радости,
и в богатстве, и в бедности —
я люблю тебя.
Заимствую кадры из свадебного ритуала квакеров.
Могу встать перед тобой на колени и стоять так целый час.
Самыми белыми одеждами и тишиной — как паутиной —
могу заполнить пространство между нами.
Когда мне будет сто, в длящемся целый час безмолвии
я поклянусь:
пусть предначертано тебе осиротеть,
о дом мой,
и в сезон дождей, и в засуху,
и даже после того, как созреют на мне плодами дети, —
я люблю тебя.
У чугунного котла шепчу молитву в тон с шипением