Ухоженная новая квартира, милая жена, двое малолетних детей. А он умирал. То есть что высокая, под сорок, температура, это было ладно, но глубокая кома, но затрудненное дыхание и давление, что называется, на нуле.
— И что? — спросила меня жена больного.
— Беда, — ответил я. — Тяжкий менингит.
В молчаливом испуге зажала она рот ладонью. Чтоб, значит, не испугать детей.
— Ах, дура старая! — это она на себя, что запустила болезнь мужа.
Я наколол все, что мог. Чувствуя беду, захватил с собой специальную — от менингита — укладку. Как-то уж нашел вену. Потом к телефону. Все объяснил диспетчеру, попросил заказать место через бюро госпитализации.
— Одевайте мужа. Я за носилками.
Внесли носилки.
— Я с вами, — твердо сказала женщина.
— А дети?
— Мама побудет. Я вам не буду мешать.
Снова позвонил на «Скорую». Диспетчер сказала, что больного надо везти в больницу Боткина.
— Да позвоните им через полчаса. Чтоб реаниматологи были наготове.
— Что, Всеволод Сергеевич, тяжелый?
— Это не то слово.
Пока мы укладывали больного на носилки, да пока по узкой лестнице спускали носилки с третьего этажа (а он крепкий человек, под сто килограммов), я соображал, правильно ли делаю, что хочу везти его.
Нет, неправильно. По существующему положению, если больной тяжел — а этот очень тяжел, — я должен доставить его в реанимацию — так у нас называется маленькая палата на хирургии для тяжелых больных. Но знание наших подробностей подсказало мне ясную картинку: вот я привез больного, а они начинают спорить, куда его класть. Одни толкают каталку от себя — это к вам, а другие тоже от себя — к вам. И долго освобождают нужное место, и долго вдохновляют себя на труд, и это при том счастливом стечении обстоятельств, что и хирург на месте (а он может быть на операции) и главное — на месте реаниматолог. И тут попрошу вас вспомнить про красные после вчерашнего его глаза — мог пойти и пивка попить.
Я же, все наколов, не буду затруднять подробностями, прошу поверить; укладка собрана неплохо, вполне достойный уровень — помчу под мигалку, а через полтора часа буду в том месте, где нас несомненно ждут. У нас ему будут капать то же самое, что и я в машине.
Установил капельницу, велел жене фиксировать руку и следить за капельницей, сам включил кислородный аппарат.
— Ну, Петр Васильевич, — сказал шоферу, — на вас вся надежда.
И как же гнал Петр Васильевич. Обычно спокойный, он подался вперед, и лицо его заострилось от напряжения. Он шел не только с мигалкой (ее я видеть не мог), но и с сиреной и под красный свет.
