Я понимал, что больной умирает, но все же тлела надежда на чудо.
Но чуда на этот раз не произошло. Больной перестал дышать как раз на середине пути.
Не раз при мне умирали больные, и что всего больше меня потрясало, а вот это — ничто, оказывается, в окружающем мире не меняется. Светит осеннее солнце, спешат по улицам люди, кто-то жует и выпивает, кто-то влюбляется — все по-прежнему. А человек умер. Нить ли перерезали, душа ли отлетела, и ничего не произошло. Лишь в одно неуловимое мгновение жена стала вдовой, а дети сиротами.
— Все, — сказал я, отнимая кислородную маску.
— Что — все? — испуганно спросила женщина.
— Кончился кислород, надо дышать в рот, — не отважился я сказать правду. Ничего не мог с собой поделать: ее было очень жалко. Еще дома обвиняла себя, медики в этот раз не виноваты — их не звали. Двое малых детей. И теперь будет казнить себя всю оставшуюся жизнь.
Я достал бинт и сложил его в несколько слоев.
— Я сама!
И как же она дышала, припав губами к губам мужа. Меня бы и на десять минут не хватило, она же дышала весь оставшийся путь.
У приемного покоя я выскочил из машины.
— Куда? — крикнул стайке юных медиков.
Назвали номер.
— За мной! — приказал я молоденькому фельдшеру, и он сразу побежал следом.
— В кабину. И указывайте шоферу дорогу.
Носилки на каталку. Каталку в лифт. И по коридору бегом. Я толкал каталку, а жена семенила рядом и натужно все дышала и дышала в рот мужа.
А в реанимационной уже стояли люди в синих халатах, и они держали перед грудью готовые к работе руки.
Потом — уже в ординаторской — отдал направление пожилой женщине, заведующей отделением. Рассказал все, что знал о больном. Она просмотрела мою запись.
— Нормально, — с тихим удовлетворением сказала она.
— Есть к нам претензии?
— Да какие же тут претензии? У него же клиническая смерть. Конечно, больной нетранспортабелен. И безнадежен. А оставь вы его у себя, надежд было бы больше? Все вводили правильно.
Спускаясь по лестнице, я подсчитывал, что вот клиническая смерть наступила на полпути сюда, и в нашей больнице это время ушло бы как раз на подготовку места, да на тырканье каталки по коридорам, да на вопли — свистать всех наверх! — да на разгон к долгой работе, так что к самой работе как раз бы и не поспели.
— Все, Петр Васильевич. Поехали.
Мы чуть отъехали от больницы, свернули за угол, и Петр Васильевич остановил машину.
— Пять минут постоим. Одну папиросу выкурил, но мало. Сейчас еще одну.
Нам надо было отойти от недавней гонки, и я закрыл глаза, запрокинул голову, чтоб вовсе расслабиться.
