— Мы сейчас с Алешкой придем, — крикнул Юрий Сергеевич. — Так хочется побыть вместе.
«Надо же дать Спартаку минутку на подготовку почвы!» — подумал он.
— Мама! — протестующе закричал мальчик, но отец уже тащил Алешу за руку. И он подчинился только потому, что Бемс остался с ним.
Остап рассматривал портреты поэтов и читал стихотворные строки под ними.
— Я прямо к тебе, — сказал Спартак. — Словно знал, не все у тебя в ажуре.
— Нет, почему же? Очень даже в ажуре.
Аэлита старалась не смотреть на брата. Ока думала о Николае Алексеевиче и о том, что далеко не все у нее как надо. Время, проведенное в Западной Германии, в особой палате, где Николай Алексеевич был таким близким, понятным, казалось далеким сном. В Москве он опять отдалился, отгороженный стеной научных интересов. И Аэлита, как никогда раньше, чувствовала себя одинокой.
— Брось, сестренка, — сказал Спартак. — Хоть ты и старшая, а насквозь просвечиваешь. Неладно у тебя. Скажешь, не так?
— Ну так. Только ты не знаешь почему.
— Отчего же не знаю. Мне Юрий Сергеевич все рассказал. Я понимаю. Нелегкое это дело… И даже близким родственникам нечего тут нос свой совать, а все–таки…
— Что все–таки?
Спартак покосился на Остапа. Тот сразу засобирался:
— Пойду–ка я «выдам пенки». Заигрались наши детишки–то на улице в казаков–разбойников.
Когда он вышел, Аэлита закрыла лицо руками.
— Люблю я его! Честное слово! — прошептала она. — Сама не знаю как, но люблю.
— Ну что ж тут особенного? Столько лет прожили. Любовь, она остается.
— Да не Юрия я люблю, а другого! Пусть пожилого, но замечательного человека.
— Это которому сто два года?
— Юрий тебе так солгал? Не мог без этого! Как ты ему в состоянии хоть в чем–нибудь верить?
— Ты же верила. Как раз в мои годы.
— Верила! И теперь страдаю. Только тебе да папе могу сказать, как страдаю.
— А он, тот Мафусаил, что ли… Он что? Не любит?
— Он никогда не говорил со мной о любви. И не нужно. Он слишком намного выше меня… во всем, во всем! Если бы ты знал, какой это человек!
— Да я тебе верю. Больше, чем себе.
— А ты и себе поверишь. Вы еще встретитесь!
Зазвучал звонок.
Ворвались Алеша и Бемс, потом вошел Остап, широко ухмыляясь, а следом за ним бочком, совсем так, как его папаша Сергей Федорович, робко появился Юрий Сергеевич и встал у дверей. Куда делась его импозантность? Он даже сутулился, как отец.
— Ну и что? Наигрались? — спросил Спартак. — Так не в ту игру вы играли. Надо в пограничников. Остап, надевай шинель. Мы с тобой будем диверсантами, а Алеша — пограничник с собакой, служебной.
