Само время играет блюз. Джазовый музыкант творит в четырех измерениях. Мелодия вьется по спирали, закручена, словно скрипичный ключ или горло валторны.
Порой кажется, будто музыка помещена за туманным стеклом беззвучия, где сон-воспоминание живет жизнью силуэта, китайской тени.
Воспоминания – блюз. В мире мелодии, как в хорошей книге, образы творят сами себя из себя, меняясь из повтора в повтор – так круги отброшенного в воду камня расходятся бесконечно.
Синкопа туманна, будто запотевшее стекло на осенней веранде. В мелодии сырость ночного сада, нота ночи, затаенный город, где так чутко вслушиваешься в звук собственных шагов, тщательно избегая сбоя алгоритма.
Все подчинено полиритмии. Сильные доли аккомпанемента «выдавливают» ноты в междолевые пространства.
Прошлое, настоящее, будущее, перекликаясь друг с другом, смещая сильную долю на место слабой, непрерывно повторяют, изменяют и возвышают сами себя.
Ритм – время.
Мелодия – пространство.
Синкопа – обратное время.
Ближний и Средний Восток – звук как «стон» («боль» стразны и распев) – «писк»;
Средняя Азия – звук как «шум» (тропического леса, моря и т. п.) и «гул»;
Южная Азия – звук как крик и дребезжание;
Центральная Азия – звук как вой (волчий), «кряхтение» и «скрип»;
Тропическая Африка – звук как «треск» и «крик».
Воплощением абсолютного движения, или проявления силы, в природе является звук «у».
И услышал я голос с неба, как шум от множества вод, как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих.
Апокалипсис 14 глава
Через Уэбера и Колтрейна и через Концерт ре-минор Баха, через Книгу и через Икону, через Достоевского и через Шенберга люди слышат Божественный призыв!
Стены Иерихона обвалились, когда два поля – небесные джазовые трубы и земные звуки – образовали энергетическую воронку:
И теперь, и отныне змеится за стеклом
И зияет зигзагом трещины черный разлом,
И разгадка трещала, что мир привычный наш
Был иное ничто, как на стекле пейзаж.
