— Не ругайся! Лучше выпьем!
Выпили опять. Репа как будто успокоился и смирно сел на скамью, как вдруг дверь отворилась, и на пороге показались зеленая фуражка, вздернутый нос н козлиная бородка писаря.
Репа сорвал с головы шапку, съехавшую на затылок, бросил ее на пол и, встав, пробормотал:
— Слава Иисусу!
— Здесь войт? — спросил писарь.
— Здесь,— отвечали три голоса.
Писарь подошел к столу. В ту же минуту подлетел к нему Шмуль с рюмкой рому. Золзикевич понюхал, поморщился и уселся за стол.
С минуту царило молчание. Наконец Гомула заговорил:
— Пан писарь!
— Что тебе?
— А правда это, что говорят насчет леса?
— Правда. Только прошение надо вам подписать всем миром.
— Ну, уж я-то не стану подписывать,— заявил Репа, не любивший, как и все крестьяне, подписывать свою фамилию.
— Тебя никто и не просит. Не подпишешь, так ничего и не получишь. Это твоя воля.
Репа чесал затылок, а писарь, обращаясь к войту и гласному, стал разъяснять официальным тоном:
— Насчет леса — это правда, только каждый обязан огородить свой участок, чтобы не было споров.
— Пожалуй, забор будет дороже стоить, чем лес,— вмешался Репа.
Однако писарь не обращал на него внимания.
— Стоимость заборов,— продолжал он, обращаясь к войту и гласному,— оплачивает казна. Вы еще на этом заработаете, потому что на душу приходится по пятидесяти рублей.
У Репы заблестели глаза.
— Ну, раз так, то и я подпишу. А деньги-то где?
— У меня,— ответил писарь. — А вот и документ.
С этими словами писарь достал вчетверо сложенный лист бумаги и что-то прочитал,— что именно, мужики, правда не разобрали, но были весьма довольны... Если бы Репа не был так пьян, он бы, наверное, заметил, как войт подмигивал гласному.
Затем — о чудо! — писарь достал деньги и сказал:
— Ну, кто первый?
Войт и гласный подписали, но когда Репа взялся за перо, Золзикевич отодвинул документ и спросил:
— Да ты, может, не хочешь? Тебя ведь никто не принуждает.
— Как это не хочу?
Писарь кликнул Шмуля.
Тот мигом появился в дверях:
— Что пану писарю угодно?
— Будь п ты свидетелем, что все тут делается без принуждения.
А потом снова спрашивает Репу:
— Да ты, может, не хочешь?
Но Репа уже подписал, причем посадил здоровенную кляксу, потом взял у писаря деньги, целых пятьдесят рублей, спрятал их за пазуху п крикнул:
— А ну-ка, давай еще рому!
Шмуль принес, все выпили. Отдохнули и еще выпили. Потом Репа сложил руки на коленях и задремал.
Несколько минут он так сидел, покачиваясь из стороны в сторону, наконец свалился со скамьи и, пробормотав: «Господи, помилуй меня, грешного!», уснул.
