— Французы,— сказал он,— просто вертопрахи. Я-то их не помню, а только мой отец говорил, что как стояли они у пас на постое, прямо как Судный день был в Бараньей Голове. Больно они охочи до баб. Возле нашей хаты жил Стась, отец Валента, а у них на постое тоже был француз, а может, и два, не помню. И вот, просыпается раз ночью Стась, да и говорит: «Каська! Каська! Мне почудилось, будто француз возле тебя лежит». А она говорит: «Да и мне самой тоже так сдается». А Стась говорит: «Так ты скажи ему, чтобы он убирался прочь!» А баба ему: «Как бы не так... Поговори с ним, когда он по-нашему не понимает!» Чего ему было делать?..
— Выпьем-ка еще по одной,— сказал Бурак,
— Дай бог счастливо!
— Спасибо на добром слове!
— Ну, за твое здоровье!
Выпили опять, а так как пили они ром, то Репа, осушав свой стакан, стукнул им по столу и сказал;
— Эх! Что добро, то добро!
— Еще, что ли? — спросил Бурак,
— Наливай!
Репа уже побагровел, а Бурак все продолжал ему подливать,
— Вот ты,— наконец сказал он Рене,— ведь одной рукой закинешь куль гороха на спину, а на войну идти побоишься,
— Я побоюсь? Нет, драться так драться.
— Иной и мал, да удал,— сказал Гомула,— а другой и велик и здоров, да трус.
— Врешь! — воскликнул Репа. — Я не трус!
— Кто тебя знает? — продолжал Гомула,
— А вот двинул бы я тебя этим кулаком по спине,— ответил Репа, показывая кулак с добрый каравай,— рассыпался бы ты, как старая бочка,
— Ну, это как сказать,
— Давай попробуем!
— Будет вам,— вмешался войт.— Никак, вы драться хотите? Лучше выпьем.
Выпили еще, но Бурак и Гомула только пригубили, а Рзпа хватил залпом целый стакан рому, так что у него глаза чуть на лоб не выскочили.
— Поцелуйтесь теперь,— сказал войт.
Репа бросился обнимать Гомулу и заплакал, а это означало, что он изрядно подвыпил, затем стал сетовать па свою горькую долю, вспоминая пегого теленка, который две недели назад околел ночью в хлеву.
— Ох, ведь какого теленка господь бог отнял у меня! — жалобно причитал он.
— Не горюй,— сказал Бурак. — Ты послушай лучше, что я тебе скажу. В канцелярию пришла бумага, будто господский лес отойдет крестьянам.
— И правильно,— ответил Репа. — Лес-то не бария сажал.
Замолчав, он опять принялся причитать:
— Ох! Вот теленок был так теленок! Как подойдет, бывало, к корове да как даст ей башкою в брюхо, та и отлетит к самой балке.
— Писарь говорил...
— Что мне ваш писарь! — сердито прервал его Репа.— Плевать мне на вашего писаря!
