Теперь вы, мой уважаемый и милый доктор, каждый день уверяете меня, что я, разбив в моей комнате зеркало и приняв в нем свое отражение за двойника, — выкинулся в нервном припадке в окно.
Вы каждый день уверяете меня, уважаемый доктор, что я вовсе не на Марсе, а на Земле, и что я вскоре оправлюсь от моих потрясений.
Милый доктор, — Вы меня не проведете… Какая же это Земля, когда я вчера видел здесь, в палате № 8, двойника безумного, бедного Генриха. Мне очень жаль этого поме
шанного марсианина — виновного лишь в том, что его земной двойник, берлинский студент, — помешался где–то там на бесконечно–далекой отсюда Земле.
В заключение не могу выразить Вам благодарности за тот уход, которым Вы окружили меня в Вашей марсианской психиатрической лечебнице.
О себе скажу, что изредка я хочу снова приняться за чертежи моей летательной световой машины, чтобы с Марса вернуться на Землю, но опасаюсь, что тяжкие испытания пережитого не позволят мне этого сделать.
Никогда, неужели никогда не увижу мою Землю…
Доктор, — мне бы Россию поглядеть, не марсианскую, а земную Россию, милую мою…
Россия, Россия — где ты?… Боже, — какой раскаленный обруч давит на голову. Не хочу, не хочу я быть больше на Марсе. Где ты, моя родная земля?
И. Лукаш
ПОТЕРЯННАЯ БОТФОРТА
(Из неизданных записок барона
Мюнхгаузена)
Nix. Nox. Horror…
Присноблаженный Цезарий — Августинец нечто подобное изволит рассказывать об аде — «Снег, Ночь, Ужас». А я смею утверждать, что не лучше адских описаний та страна, откуда я, наконец, милостью Бога, вырвался.
Я говорю о Московии, или иначе Империи Российской, где я был, как известно Вам, в прошлом, 1779 году в январе месяце.
Я не знаю, слышали ли вы что–нибудь о приключениях моих в Риге.
Я прибыл туда из Московии в феврале месяце 1779 года, за полночь.
Рига была темна, как мраморный склеп. Я думаю, что в наших баронских склепах не темнее. Я ехал в наемной карете. Мой кучер ощупью вел лошадей по какому–то деревянному мосту. Замигали редкие, маслянистые фонари. Меж шпицев колоколен и острых черепичных крыш сурово свистал ветер с Двины.
— Скорей гостиницу, харчевню, черт тебя побери, — крикнул я кучеру и завернулся покрепче в мой обмерзлый плащ. Смутно я помню, как визжала под ветром железная вывеска, как мигал огонь в занесенном снегом фонаре. Рига не Париж и даже не Берлин, и, конечно, не моя благословенная Померания. Меня охватила тоска от рижской тьмы, ветра и снега.
А в трактире приветливо пылал камин. На закопченных сводах, под балками, ходили от огня тихие тени. Широкие дубовые столы были пусты. Только за одним, в обществе бутылки вина, сидел такой же ночной путешественник, как и я.
