Насторожился Горемыкин в жутком ожидании.
Вошла в часовню женщина. Перекрестилась и, вздрогнула от ужаса, увидя неприкрытую наготу покойника.
— Горемычный ты! — прошептала она грустно. — Сейчас домой сбегаю, принесу белье и одену тебя, забытого!..
Ушла.
Обрадовался Горемыкин.
* * *
Одели раба Божьего Сидора в белую рубашку; кисеей прикрыли; и украсили его первыми весенними цветами…
Радуется Горемыкин, и хочет поблагодарить женщину. Но увы! Живой не слышит мертвого!..
* * *
Пришел священник и стал отпевать.
— Кого же это он отпевает? — думает Горемыкин, прислушиваясь к горьким трогательным напевам, — меня звать Сидором, а батюшка поминает какого–то новопреставленного Терентия…
Стал Горемыкин по сторонам оглядываться: нет ли где поблизости другого покойника с именем Терентия.
Никого нет.
Один он лежит в часовне. И над ним же священник совершает каждение.
Опять пригорюнился Горемыкин.
Хочется ему сказать священнику:
— Батюшка! Меня Сидором звать, а не Терентием!..
Не слышит батюшка.
Где же живым слышать мертвого?
* * *
Довезли раба Божьего Сидора — Терентия на простой тележке к месту вечного упокоения.
Гроб колыхается во все стороны и грозит свалиться.
Сторож торопливо везет его и, видимо, недоволен, что приходится из–за какого–то бездомного голыша тратить дорогое время.
Лежит Горемыкин спокойно в тихом своем убежище и больше ни о чем не волнуется. Примирился со всеми не
справедливостями.
— Скорее, могильщик, вези меня от людей, от жизни бестолковой!..
Тихо дрожит в весенней чути последний надгробный напев священника:
— Вечная память…
Г. Алексеев
ЧЕЛОВЕК И СМЕРТЬ
(Сказка)
Шел человек полем — глядь, под ракитой сидит смерть, блох со скуки бьет.
— Куда идешь, Божий человек?
— На жнива, полдник рабочим несу.
— Погоди маленько, — говорит смерть, — я по твою душу пришла. Черед тебе Господу Богу представиться.
— Ну что ж, — отвечает человек, — черед так черед. Против рожна не попрешь! Давай, однако, наперед пообедаем — несподручно в далекий путь голодным идти.
— Давай пообедаем.
Сели под кусток, разостлал человек поддевку, борща в миску насыпал — дымится борщ как ладон благовонный, шкварки так и потрескивают. Похлебали борща — принялись за кашу; выели и кашу — весь горшок до донушка.
Встал человек, помолился Богу на восход солнечный и на запад, четырем сторонам поклонился и говорит:
— Можешь теперь мертвить меня, коль моя череда приступила. Готов я Господу полный дать ответ, а только, думаю, рано мне помирать. В самую вхожу силу, и жизнь, по правде сказать, очень мне нравится.
