И имя юного рыболова, и все остальные подробности его зимней рыбалки узнал я почти сразу - детское откровение в ответ на честное внимание взрослого человека не заставило себя ждать. Мы как-то сразу поняли, нашли друг друга в "этот весенний, радостный день - он, видимо, нашел во мне уважение к своим взрослым шагам, а я отчетливо почувствовал в себе добрую нежность к этому худенькому пареньку и обязательное желание как-то, чем-то одарить его за его откровенное старание...
Я готов был отдать ему все, чтобы вдруг ему стало совсем хорошо, радостно до , конца, - наверное, с похожим чувством мы встречаем первых перелетных птиц, явившихся к нам после долгой и трудной зимы.
Но увы, мои подарки ему не подходили... Леска, что была у меня, оказалась для него слишком тонкой, и он вернул мне катушку с импортной леской обратно. Мормышки ему вообще не были нужны, а приличных блесен, годных, по его мнению, для этого озера, у меня не оказалось... Я еще мог предложить ему мотыля, рубинового, живого, доставлен-ного сюда из самой столицы, но и такой подарок был ему ни к чему - мотыля не удалось бы насадить на большой крючок Юркиной блесны... Так от всей моей щедрости остались у меня для этой откровенной встречи лишь добрая молчаливая улыбка и тоже почти молчаливое ответное откровение.
А Юрка продолжал по-прежнему сидеть на своем ведре, время от времени потряхивая блесной, опущенной к самому дну. Я присел напротив него на корточки и следил за концом его удильника... Мы молчали, и лишь изредка мой юный друг дополнял уже известное мне новыми деталями:
- Здесь луда небольшая... Луда глубокая... Здесь летом окунь есть, но меньше...
За разговором неожиданно для меня Юрка коротко взмахнул удильником и быстро-быстро стал поднимать к лунке очередного окуня. А я считал метры поднятой лески: пять, шесть, семь, восемь, девять... И только тут из лунки ошалело выскочил толстенький окунек. Изо рта у него торчал плавательный пузырь - его вытянули слишком быстро с большой глубины.
"Девять метров, - отметил я про себя. - Ничего себе луда!"
Я привык к лудам мелким, неглубоким. Ну, два... Ну, три-четыре метра. Луда была в моем представлении меляком, отмелью - островком посреди озерной глубины. И только на таких лудах привык я искать рыбу.
Уже потом, промеряя глубину вокруг Юркиной луды, я убедился, что тот самый пятачок дна, скрытый под девятиметровой толщей озерной воды, действительно был лудой - вершиной посреди устрашающих озерных глубин. Склон этой вершины-горы почти отвесно уходил к глубине.
