«Люблю дядю Хилери», – подумала она.
Хилери заговорил.
На этот раз Динни изменила своей привычке не слушать того, что говорят в церкви. Она ждала знакомых слов: «Жена да повинуется…» – но их не было; она ждала обычных намеков на отношения между полами, – они были опущены. Вот Хилери просит дать ему кольцо. Кольцо надето. Вот он начал молиться. Вот он прочел «Отче наш», и они ушли в ризницу. Какая до странности короткая церемония!
Она поднялась с колен.
– Свадьба как нельзя лучше, сказал бы Бобби Феррар, – прошептал сэр Лоренс. – Куда они поедут?
– В театр. Джин хочет остаться в городе. Она сняла дешевую квартиру.
– Затишье перед бурей. Хотел бы я, чтобы эта история с Хьюбертом была уже позади.
Молодая чета вышла из ризницы, и орган заиграл марш Мендельсона. Динни смотрела, как они идут по проходу, и в ней боролись чувства радости и утраты, ревности и удовлетворения. Потом, заметив, что и у Алана такой вид, будто в нем бушуют какие-то чувства, она поспешно направилась к Флер и Майклу, но, увидев возле выхода Адриана, подошла к нему.
– Какие новости, Динни?
– Пока все в порядке. Я сейчас еду прямо туда.
Публика, как известно, любит посочувствовать чужим переживаниям, – снаружи собралась кучка прихожан Хилери; когда Джин и Хьюберт сели в свою двухместную машину и тронулись в путь, их проводили визгливыми напутствиями.
– Поедем со мной, дядя, – сказала Динни.
– А Ферз не сердится, что ты там живешь? – спросил в такси Адриан.
– Он со мной вежлив, но все время молчит и глаз не сводит с Дианы. Мне его ужасно жалко.
Адриан кивнул.
– А как она?
– Держится замечательно, как ни в чем не бывало. Вот только он не хочет выходить из дому; сидит в столовой и что-то высматривает в окно.
– Ему, видно, кажется, что весь мир в заговоре против него. Если только ему не станет хуже, это скоро пройдет.
– А разве ему непременно должно стать хуже? Ведь бывают же случаи полного выздоровления?
Насколько я понимаю, тут на это рассчитывать нечего. Против него наследственность, да и характер.
– Он бы мог мне понравиться – у него такое смелое лицо, – но я боюсь его глаз.
– Ты его видела с детьми?
– Еще нет; но они говорят о нем хорошо и спокойно; видно, он их не напугал.
– В клинике они что-то объясняли мне на своем птичьем языке насчет комплексов, маний, депрессий и раздвоения личности; как я понял, приступы глубокой меланхолии чередуются у него с приступами сильнейшего возбуждения. За последнее время те и другие смягчились до такой степени, что он почти выздоровел. Надо остерегаться рецидивов. В нем всегда жил мятежный дух; во время войны он бунтовал против командования, после войны – против демократии. Теперь, вернувшись, он наверняка затеет что-нибудь еще. А как только это случится, он сразу же свихнется опять. Если в доме есть оружие, Динни, его надо спрятать.
