— Вовика! — крикнул, приподнявшись с пола, Игорек. — А что?
— Пиши себя, комиссар. — Автандил гневно посмотрел на Игорька. — У тебя вся власть будет. Единоначалие. Я — за!
— Юру! — предложил осторожно комиссар, — Юру. Он дело знает.
— Моню! — выкрикнул Вовик. Комиссар показал ему кулак.
— Не пучься! — предостерег его Вовик. — Гляди, а то и у тебя носом кровь пойдет, — озабоченно сказал он. Ребята беззлобно засмеялись. Что–то изменилось в их настроении, это почувствовали и комиссар, и Автандил, и Вадик.
Препирались недолго. И командиром выбрали Юру. При голосовании воздержался только Витя — бывший завхоз.
— Ребята! — выйдя вперед, тонким голосом сказал покрасневший Юра. — Как насчет предложения директора? Примем?
— А что делать? — отозвался комиссар. — Кто пойдет в совхоз со стройки, давайте здесь и решим. Мы должны дом сдать! — крикнул он. — Должны. Понимаете? На шута тогда все это, если мы дом не сдадим!.. Загубим его ведь, дом–то!
— Я лично в рабство не пойду, — объявил Игорек. — Хоть отчисляйте меня. Понял, Серега? И вообще что за дела? Мы отряд — что можем, то и сделаем! А тут работорговля, мужики! Ну, чего молчите, народ–терпеливец? Громко скажите!
— Пойдешь, — спокойно сказал Юра. — Разомнешь белые косточки. Кто против того, чтобы Игорек пошел, говорите.
Только это он и произнес, но за этим все, и Игорек, почувствовали такую решимость, что, непривычные, даже слова не вымолвили. При полной тишине Юра осторожно назвал несколько фамилий.
— Машину завтра дадут? А шофера где взять? — Юра посмотрел на Вадика, сидевшего среди ребят.
— Послезавтра шофер будет, — громко, чтобы все слышали, ответил Вадик.
— Родишь, что ли, его? — спросил Игорек. — Ловкий ты парень, доктор! Ну, посмотрим!
— Слушай, Вадик, — задержал его комиссар. — Напиши протокол собрания. Так напиши, чтобы ясно все было, ну, чтобы гладко и четко.
Протокол Вадику дался легко — сухой и точный.
А потом он остался на стройке, проработал с ребятами до обеда, таская кирпичи. Парило; пот, сначала заливавший все лицо, высох, кожу стянуло. Через час спина у него одеревенела, а руки, руки отсутствовали…
Плетясь в лагерь, он вспомнил, что за весь сегодняшний день, с утра, с того мгновения, как, изловчившись, ему удалось погладить Олю по щеке, он больше о ней не вспомнил. Как будто чувствуя за собой невольную вину, он заторопился и едва не оторвался от ребят — в конце поля, там, где тропинка в лагерь изгибалась и стройку закрывала густая лесопосадка, отряд остановился, обернулся: это прощались с домом те, кто после обеда должен был идти в совхоз. Вадик пропустил вперед этих ребят — незаметного Толю, с которым он едва ли перекинулся двумя десятками слов, неразлучных братьев Сударушкиных, еще не потерявших простодушное выражение лиц под соломенными спутанными волосами, Игорька, на ходу резанувшего его взглядом.
