… — Как она? — подходя к крыльцу, еще издали спросил Вадик. — Что–нибудь случилось? Что ты так смотришь? — И Оля погладила его мокрые волосы. — Еще! — попросил он, жмурясь. В темных сенях она позволила крепко обнять себя и не вырывалась. А он заторопился в избу, такой деловой, такой… Осмотрел старуху.
— Можно сказать: кризис преодолен, — похвастался он Оле. — Что ты такая грустная? Тяжело смотреть на это? — Ему вдруг стало совестно, что он перевалил на нее свои заботы. — Иди, Оль, я здесь до завтра. Если все будет нормально, приду ужинать. — Она покорно вышла, даже не оглянувшись на старуху, устало побрела в сторону лагеря.
За окном смеркалось, углы избы уже чернели, и все ярче и ярче разгорался иконостас. Когда язычки лампад вздрагивали под порывами ветра, казалось, что в иконах происходит какое–то движение, и Вадик оглядывался, недовольный.
К девяти часам вечера (Вадик все скрупулезно отмечал на бумажке) появились симптомы отека легких — это была катастрофа. Вадик метался по избе, лихорадочно хватался за шприцы, колол сердечные, гормоны и не получал никакого эффекта. Он как раз вводил в вену новый препарат — вручая его Вадику, отец сказал: «На крайний случай, коллега!» — когда в избу проскользнула Оля. Она взглянула на старуху, на осунувшегося, вспотевшего Вадика и спросила:
— Она мучается? Это больно? Она умрет?
Вадик закончил инъекцию, отошел к окну, закурил и ответил сразу на все вопросы:
— Кто его знает? Делаю, что могу. Не понимаю, не понимаю…
А старуха начала задыхаться, руки ее шарили по одеялу, брали его в щепоть и бросали. Что–то сознательное было в монотонности этих движений. И тут впервые Вадик вздохнул.
— Что это она? — забеспокоилась Оля.
— Обирается, — буркнул Вадик. — Все, уходи! Не смотри на это. Отек мозга, — пробормотал он. — Ну, с чего 'бы, а?
— Это долго будет? — У Оли в глазах была мука.
Вадик пожал плечами. И тогда Оля встала и, ни слова не сказав ему, вышла из избы. Он был удивлен, высунулся в окно, увидел, как она нагнулась к завалинке и с трудом отвалила полусгнившее бревно и шарила в темноте рукой под домом. Потом выпрямилась и почти побежала по тропинке в лагерь, что–то унося с собой.
Прошел час, за окном становилось все тише. И все громче хрипела, задыхалась старуха, и все сильнее металась на кровати. И вдруг она смолкла. Вадик наклонился и увидел, что старуха как бы успокоилась.
Она умерла утром, уже в присутствии приехавшей с носилками Светланы Филипповны, легко и просто: однажды вздохнула, а выдоха они не дождались.
