— Молчи! Кровью истекает чудак этот, но храбрится. А Охлопьев в панике — гость умрет, гляди! Крозищи–то!.. Ну, кобеля впятером связали, в коляску мотоциклетную свалили и спрятали в хитром местье. Но, — дядя Саша пригрозил Охлопьеву вилкой, — мы то место сыщем и оштрафуем! А Вадик, доктор наш замечательный, — дядя Саша вдруг всхлипнул, — всего чудака зашил, бинтами обернул и в город отвез. Живет, говорят, чудак–то этот.
— Ну, дядь Саш! — вмешался Вадик. — Не зашивал я его. Скажешь, а меня под суд потянут. Шить–то нельзя. Да и нечем было.
— Да, веселая жизнь, — раздумчиво произнес Ильичев, нянча в руке стаканчик. — Ну, профессура; давайте выпьем за практикующих, молодых и старых, которые и есть медицина. Вам — тоже пить! — приказал он Вадику. — И не врите, будто не умеете.
Вадик хорошо делал уколы — напрактиковался у отца в госпитале, — поэтому больной облегченно вздохнул и, с благодарностью посмотрев на Вадика, сказал громко:
— Знаете, иногда так впорют, что неизвестно, где болит сильней — в черепе или в заднице.
— Я зайду часика через два, — отступил к двери Вадик. — Не прощаюсь.
Его проводили до дверей. А через два часа (больше он, как ни пытался, не выдержал), под сильным дождем прибежав в дом, он застал больного уже сидящим на кровати с расслабленным, порозовевшим лицом. Он возражал одному из собеседников, молчаливому, нескладно выглядевшему в куртке и закатанных черных брюках.
— …Но, ближайшие пятьдесят лет — наши: медиков, биологов. Техника и все эти ухищрения, о которых вы говорили, быстро исчерпают запасы знаний и появится, уже появилась, необходимость шире взглянуть на человека.
— По–новому, — подсказал кто–то.
— По–старому! Мы — частица Вселенной, малая, даже ничтожная, но часть целого. А вырвали человека из этой системы, вырвали Землю… А, доктор! Спасибо, кажется, миновало, — сказал он. — Теперь хоть до дома доберусь. Сейчас тронемся.
— А вы за рулем? Не стоило бы!
— Выхода другого нет, — объяснил Ильичев. — Я без прав, кто ж его машину поведет? Здесь ее оставить разве что, а? Через неделю вернемся.
— У меня в среду самолет на Новосибирск, — усмехнулся больной. — Не хватало мне только сейчас свалиться! — сердито произнес он, имея в виду что–то такое, о чем все знали; ему сочувственно покивали головами.
— У меня есть такая штучка — папазол, — убирая тонометр, пробормотал Вадик. — Ну, все: давление — норма.
— Отлично! — отозвался Агеев. — Будет сосать как профилактическое. Молодец, коллега! Сколько получили на экзамене у меня? Чувствуется, что пять. Только эти колдобины — не раскачают ему пузырь, нет? Все потроха вытряхивают наши дорожки.
