Седины и благородный вид старца вызывали почтение. Он играл прекрасную и грустную мелодию, от которой на глаза его слушательницы навернулись слезы; но он не замечал их, пока девушка не всхлипнула. Старец что-то произнес, и это прекрасное создание, отложив рукоделие, опустилось перед ним на колени. Он тотчас склонился и поднял девушку с такой доброй и полной любви улыбкой, что меня охватило сильное и совершенно новое для меня чувство: в нем смешивались радость и боль, но такие, каких я прежде не испытывал ни от холода и голода, ни от тепла и сытости. Я отпрянул от щели, так как не мог больше этого вынести.
Не прошло и получаса, как вернулся юноша с вязанкой дров на плечах. Девушка помогла ему освободиться от ноши и, взяв несколько поленьев, бросила их в огонь. Затем из сумки, висевшей у него на плече, юноша достал каравай хлеба и большой кусок сыра. Это обрадовало девушку; она мигом принесла из кладовой какие-то коренья и овощи, опустила их в котелок, налила воды и поставила на огонь. Потом она снова взялась за шитье, а юноша отправился в огород, где у него была какая-то работа. Часом позже девушка вышла и позвала его в дом.
Все это время старик сидел, погруженный в глубокую задумчивость, но по возвращении молодых людей оживился, и все трое принялись за еду. Их трапеза продолжалась недолго. Девушка снова взялась за уборку и мытье грубой посуды, а старик вышел посидеть на припеке перед домом – при этом он опирался на плечо юноши.
Меня поразил контраст между этими двумя людьми. Один был глубоким стариком с серебряной сединой и лицом, излучавшим доброжелательность и любовь; другой, молодой, стройный и гибкий, с правильными чертами, омраченными выражением глубочайшего уныния. Вскоре старик вернулся в дом, а юноша, прихватив инструменты, отправился в поле.
Зимний день недолог, и когда стемнело, я с удивлением обнаружил, что обитателям домика известен способ его продлить. Они зажгли у себя свечи, и я порадовался, что смогу по-прежнему наблюдать за своими соседями.
Молодая девушка и юноша провели вечер в многообразных делах, смысла которых я не понял; старик же снова взялся за свой поющий инструмент, который так понравился мне утром. Когда он закончил играть, молодой человек спустя некоторое время принялся издавать какие-то монотонные звуки. Смысла этого занятия я не понимал, но позднее узнал, что он читал вслух. Но в ту пору я и понятия не имел ни о чтении, ни о существовании письменности и книг.
