– К несчастью, и нам тоже, – ответил отец. – А лучше бы во веки вечные оставаться в неведении, чем столкнуться с такой глубокой испорченностью в человеке, которому доверял и которого ценил так высоко!
– Вы заблуждаетесь, отец. Жюстина не имеет отношения к смерти Уильяма.
– Если так, не приведи Бог, чтобы она была неправедно осуждена. Суд состоится сегодня, и я всем сердцем желаю, чтобы ее оправдали.
Его слова меня немного успокоили. Я был твердо уверен, что не только Жюстина, но и никакой другой человек не причастен к этому преступлению. Поэтому я и не опасался, что она будет осуждена только на основании косвенных улик, которые можно истолковать по-разному. В любом случае свои показания я не смог бы огласить на суде – они были бы сочтены болезненным бредом законченного безумца. Да и кто, кроме меня самого, мог бы поверить в существование монстра, которого моя самонадеянность и жажда славы и великих свершений в науке выпустили на свет?
Не прошло и четверти часа, как из своей комнаты появилась Элиза. Эти годы изменили и ее, моя возлюбленная была уже иной, чем тогда, когда я видел ее в последний раз. Время наделило ее особой, почти величественной красотой, затмив ее прежнюю полудетскую прелесть. Та же чистота и легкость во всем, но выражение ее лица теперь свидетельствовало и о глубоком уме, и о сильных чувствах. Элиза, сияя нежной улыбкой, обратилась ко мне:
– Твой приезд, любезный кузен, возвращает мне надежду на лучшее. Возможно, хотя бы тебе удастся спасти ни в чем не повинную Жюстину, схваченную по ложному обвинению. Уж если ее считать преступницей, то все мы здесь преступники и злодеи. Сердце говорит мне, что она виновна не более, чем ты, Виктор, или я. И нельзя допустить, чтобы наши несчастья удвоились: мы потеряли нашего милого Уильяма, а теперь все идет к тому, что потеряем и бедную Жюстину, которую я люблю как сестру и которую ожидает еще более ужасная участь, если ее осудят. Но я убеждена, что Бог этого не допустит.
– Жюстина невиновна, – сказал я, – и это будет доказано. Ничего не бойся, Элиза, и твердо верь, что ее оправдают.
– Я знала, что ты великодушен, как никто! Все, все вокруг уверовали в ее вину, это-то меня и мучит. Ведь я знаю, что она чиста и добра, и никогда не смогла бы поднять руку на дитя. Но люди сами убедили себя в ее виновности, и от этого поневоле можно прийти в отчаяние…
Элиза умолкла на полуслове и расплакалась.
– Дорогая племянница, – промолвил мой отец, – не стоит лить слезы. Если девушка непричастна к преступлению, следует положиться на точность и справедливость законов нашей страны. А я со своей стороны сделаю все, чтобы судьи действовали без малейшего пристрастия и предубежденности.
