Его ровесники тогда разве что в школе учились, на полях работали или у станков стояли, что, конечно же, тоже достойно уважения. Но угодить в гестапо, да ещё потому, что сдали тебя свои же – страшнее ничего быть не может. А уж выбраться оттуда живым, не предав, не сломавшись, и вовсе казалось нереальным. На возраст там скидок не делали, тем более что один из задержанных на явке, чтобы задобрить немцев, сразу сообщил им главное. Щупленький чернявый подросток оказался партизанским снайпером, а им пощады уж точно ждать не приходилось.
Всеволод несказанно гордился тем, что его отец имеет орден Отечественной войны первой степени и несколько медалей. А сам герой очень долго не хотел надевать их, даже на День Победы, потому что на него сразу же начинали орать исключительно бдительные граждане.
– И не стыдно тебе, шантрапа этакая, запросто отцовские награды на себя вешать? Люди за них кровь проливали, а ты играться надумал! Сколько тебе тогда лет было? Подумал бы головой, хвастунишка бессовестный!..
И было не доказать этим тёткам и дядькам, что проливал он кровь, и причём там, откуда, как правило, возврата не было. А потом отец всю жизнь скрывал, давил припадки, горстями глотал таблетки, делал себе уколы – лишь бы посторонние ничего не заметили, не догадались, что с ним не всё в порядке. И очень не любил отец рассказывать, как швыряли его в подвал с высокой лестницы, били головой о кирпичную стену, спускали на него овчарок, морили голодом и жаждой, ставили на раскалённые кирпичи. Из другого давно дух вон, а этот парень выжил, да ещё получив пулю в грудь. Да и умер потом не своей смертью. Сколько было ему отмеряно, никто уже не скажет. Может быть, очень много, да не сбылось, не случилось…
Всеволод в очередной раз проснулся и услышал, что по коридору в кухню прошла Валентина Сергеевна. Интересно, купила ли она что-то на Невском, куда привыкла ездить за дефицитным товаром ещё давным-давно? А позавчера весь день провела в сберкассе, где должна была менять деньги. Потом долго не могла успокоиться – прямо при ней старуха грохнулась у окошечка после скандала с кассиршей. Приезжала «скорая», но ничего сделать не смогли – бабуля отдала Богу душу.
Тут же, конечно, начался митинг против денежной реформы, набежали журналисты, какие-то типы с листовками и газетами, стали брать у всех интервью. Валентина Сергеевна ничего говорить не стала, чтобы не повредить Всеволоду по службе, но сама была того же мнения, что и большинство народу в очереди. Все эти реформы, начиная с послевоенной сталинской, народу принесли одно только горе, а поводились они, должно быть, в интересах кучки заинтересованных лиц.
