Вообще–то она не собиралась становиться искусствоведом. Боже упаси от заманчивой перспективы сидеть день–деньской в провинциальном музее, скажем, в том же Болванске, из которого она пожаловала в северную столицу, и горестно размышлять, кому нужны на белом свете и эта уютная должность, и этот музей… Гораздо интересней самой создавать живопись, чем рассуждать о чужих картинах. Но они только поженились, им не хотелось жить врозь. А на искусствоведа можно учиться и заочно. В 83 году у Замышляева вышли подряд два сборника стихов. Они приехали заранее, устроились в гостинице на улице Чайковского, и началась зубрежка. Утром Ева спешила на экзамены и со страхом глядела: у Академии косили одуванчики… Постепенно осыпались надежды желающих поступить в это заведение. Еву угнетало само здание, коридоры, своды, лестницы, на которых можно было столкнуться с призраком какого–нибудь передвижника, когда–то учившегося здесь. Правда, призраки девятнадцатого века вежливо раскланивались при встрече, уступали дорогу, даже позволяли пройти сквозь себя, не то что нынешнее племя. Но все–таки… она хотела разминуться с передвижниками. Ей грезились другие ступени, отшлифованные титанами Возрождения. Пора искусству возвращаться от правдоподобия и кривлянья к улыбке Джоконды. Но способны ли отыскать заветную лестницу преподаватели? Они представлялись ей холодными, каменными, отсыревшими, как потеки на стенах. Вот только Вирко Борисовна… «Она такая живая, маленькая… Ведет Египет. А ты знаешь: древние цивилизации — моя слабость. Я оттуда». И снова зубрежка. Спасало, что им достался хороший номер. Когда голова совершенно чумела, она включала душ. И новый экзамен. Даты, имена, названия картин, скульптур, архитектурных сооружений. А он пас сфинксов, гнал их в Египет, слышал отголоски песен, заклинаний. Прикасался к священному Нилу горячими ладонями. И видел в нем вместо себя отражение Эхнатона, устроившего перестройку на горе себе и жрецам. Древние цивилизации были и его слабостью. Все мы оттуда… почему–то фараона–реформатора, нисколько не похожего на генсека Порчу, он всегда видел с веслом, будто тот собирался куда–то уплыть от козней жрецов. Может, даже в Старые Дятловичи…
Замышляев посторонился вовремя: с фасада пылающей Академии сорвался Г еракл, голое плечо которого лизнуло пламя, и расшибся вдребезги. Г олова отлетела к реке.
Замышляев с трудом поднял ее, хотя, конечно, не она главная деталь для героев, а мускулы, и положил на постамент. Тут только он обратил внимание, что сфинксы куда–то исчезли. Наверно, их эвакуировали как музейную редкость…
