И вот — ни стад, ни шатров. Пещера. Камень. Никого с ним. Неужто на него упала тень черной птицы и он обречен?
— Лия! — позвал он, но никто не откликнулся. Значит, дочери отправились в Си- гор.
Наверно, страшно им было вначале заходить в чужие дома, брать все, что приглянулось, опасаясь разве что одичавших кошек и собак. Уходить, зная, что никто не посмотрит осуждающе вслед. Но датчики привыкают ко всему. И наступил день, когда Сатана, покрутив рычажок Параллельного сознания, подключился к лениво текущим мыслям старшей дочери Лота. Думала она о женихе, погибшем в Содоме: «Дура я была, что…» И вдруг ее пронзил вселенский ужас: больше никого на Земле не осталось! Они — последние люди Земли! И вместе с ними погибнет жизнь. Не осталось в живых ни одного мужчины…
«А отец? — подсказал Сатана и горячо зашептал ей на ухо, опаляя его своим смрадным дыханьем: — Пойди и скажи младшей…»
И хотя с ужасом отвергла дочь Лота совет Сатаны, но … как там в Библии?
«И сказала старшая младшей: отец наш стар; и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли. Итак напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восстановим от отца нашего племя».
Однажды, снова оказавшись возле Сигора, я укрылся от жары в тени огромного масличного древа. Со мной был прибор «ВС». Когда–нибудь позже расскажу о нем подробней. Направил я луч на масличное дерево, и в его памяти воскрес голос Лии:
«Не так было! Не так… Спросите масличное дерево. Под ним мы отдыхали, возвращаясь из Сигора. Оно слышало наш разговор. Старшая сестра сказала, что нужно восстановить род людской. У нас нет другого выхода, как соблазнить отца. Вино, которое мы нашли в Сигоре, предназначено для этой цели.
Я ужаснулась. Грех! Грех! Грех! И масличное дерево вслед за мной зашептало: грех, грех, грех. А старшая сестра: зачем Господь нас оставил в живых? Потому что мы чище содомлян. И мы должны восстановить… Я перебила ее: неужели люди, которые произойдут от нас, будут чище содомлян, если своей жизнью они обязаны прелюбодеянию? Сестру сжигала похоть. Она продолжала спорить со мной. Не надо медлить. Отец стар. Он может умереть — и на нас прекратится род людской.
Я замолчала, видя, что ее не переспорить. И мы пошли. Я как будто согласилась, но на самом деле искала выход.
Кувшин с вином мы несли по очереди. Когда он оказался в моих руках уже недалеко от пещеры, я уронила его на камень!
Не было вина! Оно расплескалось по жгучей земле и тут же высохло. Черепки, наверно, до сих пор валяются. Но они молчат. А масличное дерево еще долго будет напоминать случайным путникам о нашем споре.
