Он недавний школьник, этот круглощекий Володя Гришечкин. У него голубые глаза. И физика, не столько дух, сколько букву которой он усердно усваивал с шестого по десятый, как видно, пошла ему впрок. На ночь он «заземляет» себя какой–то проволокой, в прямом смысле привязывает за ногу к спинке кровати — по его понятиям, все то электричество, которое вобрано им за день, уйдет в землю и облегчит ему сон. Гришечкин смолоду бережется от перегрузок. Он далеко пойдет.
Долго не могу заснуть. В соседней палатке знакомые мне латыши с устрашающим рыком исполняют на губах и на всяких подсобных инструментах импортные джазово–негритянские мотивы. Неунывающий народ! Нам бы в палатку такой накал, а то и впрямь дрожь пробирает.
Утром заглядывает плотный симпатяга в кожаной куртке на «молниях» — такие парни успешно занимаются борьбой. Оказывается, он тоже занимался борьбой, но потянуло к «интеллектуальному» спорту.
Хочет записаться к нам в отделение. Звать — Ким Попов.
— Но у нас еще никакого отделения, — говорю я.
— Уже разбивают. Из вашей палатки жук такой, в шляпе, тоже получил задание — он старостой будет, что ли.
— Быстро осваивается, — бормочу я. — Хотя кандидатура как будто подходящая.
Выходим из палатки, щуримся — непривычно яркое солнце. Мимо пробегает рослая, с накрашенными губами девица в шортах.
Ким уже знает ее и знает, что она вовсе не девица.
— Мадам Персикова, — вздыхает он. — Говорят, у нее двое детей. Но как сохранилась!
— Если двое детей, то у нее, вероятно, есть муж, — осторожно замечаю я.
— Да. Конечно. Мастер спорта Персиков. Они оба мастера и вместе здесь в лагере. — Внезапно Ким ожесточается. — У меня у самого жена и дочь, но я наблюдаю за Персиковой без угрызений совести. Никто не запретит мне любоваться красотой. Для меня эго процесс творческий.
Ну что ж, возможно, и творческий. Во всяком случае, красотой любоваться никому не запрещено. Для этого, пожалуй, стоит заниматься альпинизмом. И для этого и для того, чтобы хорошо сохраниться.
Вылезает на свет божий Гришечкин, заспанный, взлохмаченный. вероятно, уже вполне освобожденный от излишков электричества. Он беспокойно обозревает сверкающие грани Софруджу — нашей зачетной вершины. Видно, что он удручен.
— Неужели и спальный мешок в гору тащить?
— А в чем спать будешь? — спрашивает Ким. — Тебя, кроме спального мешка, еще знаешь как поднагрузят!
Гришечкин, молчит не меньше пяти минут — мучительно размышляет. И, вдруг встрепенувшись, говорит:
