Для физика–атомщика он выражается, пожалуй, несколько пошловато. Но мне не надоедает его безобидная трепотня. Я иду своей дорогой.
— Ты это куда? — спрашивает он.
— К бассейну. Полежу, потом поныряю.
Ким ежится.
— Холодно. Разве туда попозже?
Но я знаю, что к бассейну придет Катя. Она закаляет организм: после теплого душа полезет в ледяной бассейн.
И вот я лежу на лавочке рядом с квадратом пронзительно–зеленой ледниковой воды, которой предстоит еще согреться в этой клетке: ее только что налили. В темные очки облако, некстати закрывшее солнце, кажется перламутровослоистым: чуть сиреневым, чуть бирюзовым, оранжево–теплым и пышно–белым, как пух гаги…
Я долго смотрю на облако, пока из него, как желток из скорлупы, не вываливается солнце. Я даже не замечаю, когда на скамейку подсаживается Катя. Потом вздрагиваю: неожиданное прикосновение Катиного тела как ожог. Может, завтра будут волдыри. Я хочу, чтобы они были.
— О чем задумалась? — спрашиваю я.
— Не скажу.
Ну что ж, не говори, дело твое.
Вдруг я спрашиваю вполне серьезно, и мне хочется, чтобы Катя ответила тоже серьезно:
— Что тебе нравится в альпинизме?
Она пожимает плечами. Смех ее, как всегда, неожидан, но еще неожиданнее ответ:
— Мне нравится, что я такая маленькая, а горы такие большие.
Что ж, тем дерзновенней предъявленный ею всем этим вершинам счет, гем серьезнее вызов…
Я люблю ее, слышите вы, люди?!.
Мне кажется, что она еще произносит какие–то слова, что она улыбается чему–то, робко расцветающему в ее сердце, но она не улыбается, ее лицо освещено лишь намеком па улыбку, и губы слегка обезображены гримасой.
Вода такая, что перехватывает дыхание. И в ворохе брызг, неистово взбалтываемых руками, Катя походит на уголек, источающий сердитое шипение.
После купания хочется бегать и кувыркаться.
— Пойдем туда, за лагерь, — предлагает Катя, — там сегодня наши в футбол играют.
— Пойдем. — Я не очень активный болельщик, но футбол в альплагере — это своеобычно, это стоит посмотреть.
Поле, с которого убраны все камни (ими указаны только границы стадиона), тем не менее кочковато, неровно. По соседству — летний кош пастухов–черкесов: они пасут где–то поблизости коров и овечек. Высушенно–темные, иконописные черкешенки с истовостью подвижниц, не подверженных страстям, смотрят игру.
Ворота, кажется, одни. Вместо других — накиданные внавал кипы одежды. Стороны различаются легко: одна в трусах, другая в трусах и майках. Все в кедах. Ручаюсь, еще никто из уважающих себя болельщиков не видел такого футбола.
