Постепенно ожесточенность боев снизилась, а потом опять наступило затишье. Как позднее стало известно, предпринятое русскими войсками на широком фронте наступление оказалось повсеместно безуспешным — прорвать вражескую оборону не удалось. Все же наши атаки заставили немецкое командование провести перегруппировку своих войск — перебросить значительные силы с других фронтов на восток.
«Выходит, что гибли мы ради союзников. Им помогли, а сами остались на мели», — возмущались наиболее осведомленные солдаты.
Наш полк отвели в тыл — для отдыха и пополнения, а потом снова бросили на фронт под Барановичи. Там тоже много раз ходили в атаки, теряли людей, но успеха не имели.
Только летом с юга начали поступать хорошие вести. Русские войска под командованием генерала Брусилова прорвали фронт, разбили австрийцев. Офицеры подбадривали нас: недалеко, мол, время, когда и наш полк двинется вперед, будет громить немцев.
Но солдаты думали совсем о другом. «Может быть, прорыв на юге — это и есть конец войне?» — спрашивали они у нас, унтер–офицеров. А что можно было ответить? Мы тоже ничего не знали и желали только одного — быстрее закончить войну. Все чаще думалось: за что воюем? Народу война несет лишь нужду, голод, разорение. Кому же нужна она?
В одном из боев я получил сильную контузию, снова оказался в тылу. Грязный и измученный, в изодранной шинели, попал в Брянский госпиталь. Пролежал там до конца ноября. После выздоровления оказался в четвертой роте 11‑го запасного полка.
Каждое утро перед подъемом в ротную казарму приходил молодой прапорщик, сын брянского купца, приказывал построить роту, затем вызывал из строя евреев и каждого в отдельности избивал, приговаривая: «Это вам за то, что народ мутите». Правофланговым у нас был тоже еврей — высокий, стройный богатырь. Плюгавый прапорщик казался перед ним козявкой. Несоответствие в росте особенно злило его. Чтобы ударить солдата по лицу, он всякий раз вставал на табуретку, угодливо подставляемую фельдфебелем.
Солдаты–фронтовики возмущались поведением прапорщика, втихомолку грозили рассчитаться с ним в бою. Мало чем отличался от прапорщика и командир роты капитан Сухарев, который тоже был груб и жесток с солдатами. Даже старых фронтовиков, имевших по два–три ранения, он изводил унизительными придирками. Встретив на улице солдата, капитан по восемь–десять раз заставлял отдавать честь. Командиру роты во всем подражали и остальные офицеры. Учебные занятия сводились в основном к бессмысленной муштре.
