Слуги были спокойны: среди шадизарских воров бытовал обычай не грабить дом умершего, пока его тело не сожжено. Однако в Эр-Шуххре плевали и на писанные законы, и, уж тем более, на неписанные.
Первым шагал здоровый краснорожий туранец. Свою добычу он завернул в бархатную портьеру, сорванную в спальне Козлиного суди, и сейчас то и дело похлопывал снизу лежавший на спине тюк свободной рукой, вызывая этими хлопками приятное побрякивание и легкий звон благословенного металла. Туранец вспоминал, что на шамашане его ожидают зубы судьи и тихонько посмеивался.
Он глянул в сторону темневшего на фоне лунного неба холма и... застыл, выпучив глаза.
Над погостом поднимался столб дыма.
Шедший позади вор ткнулся лбом в спину краснорожего и выругался, потом удивленно присвистнул, тоже заметив дым.
- Погляди, Ахбар, - обернулся туранец к вожаку, - не иначе покойничка нашего сжигают!
Кривой Ахбар опустил мешок и нацелился на холм единственным глазом.
В это время со стороны шамашана донесся жуткий, леденящий душу вой. Воры разом присели, втянув голову в плечи и судорожно сжимая рукоятки ножей.
- Что это? - едва выдохнул молодой шуххриец, обладатель тонкого голоска. - Матерью клянусь, так выть может только нечисть!
Ахбар покачал головой, что-то обдумывая.
- Не знаю, что это за дым, - сказал он, - а только мертвецов никогда не сжигают ночью.
Воры гуськом двинулись дальше. Не успели они сделать и три сотни шагов, как с холма снова долетел протяжный, замирающий вопль.
Молодой охнул и выронил мешок. Туранец забормотал какую-то молитву на своем языке; все остановились в нерешительности, поглядывая на Ахбара.
- Что-то расхотелось мне туда идти, - сказал кто-то, - Нергал с ними, с обетами...
- В животе у меня забурлило, братцы, - пожаловался тонкоголосый.
- И то сказать, чего мы там забыли, - пробурчал туранец, целуя нательную ладанку. - Золото в мешках, так надо уносить ноги побыстрее...
Однако Кривой Ахбар был не из робкого десятка. Он промышлял воровским ремеслом не первый год, и успел понять, что удача сопутствует лишь тем, кто сует свой нос во все щели, особенно если оттуда тянет чем-нибудь зловещим, что отпугивает толстобрюхих лавочников, трусливую стражу и прочих добропорядочных остолопов. Не одна разрытая могила была на счету одноглазого, не один шамашан он почистил, выгребая из золы расплавленные остатки дорогих украшений, и не было в душе его трепета, когда отпетый негодяй роникал в кумирни темных божков где-нибудь в Бритунии или Пограничном королевстве. Ахбар страшился лишь Сета, великого Змея Вечной Ночи, остальные мелкие божества, коим поклонялись не сподобившиеся света Митры племена и народы, были для него лишь кусками дерева или не слишком опасной нечистью, против которой имелись нужные амулеты и заговоры.
