- Слышал ли ты, отец мой, слова этого человека? - спросил он у старшего жреца, носившего длинную бороду и седые букли.
- Я слышал, - отвечал жрец.
- Если бы речь не шла о восстановлении истины, столь необходимой в этом запутанном случае, я бы и слушать не стал ничего о ворожбе. Но эти люди находятся в тяжелом положении. Если они говорят правду, и наш покойный родитель задолжал им деньги, наш долг - помочь несчастным.
Он говорил громко, чтобы слышали все собравшиеся во дворе.
- Что скажешь на это, о просветленный служитель Митры?
- Скажу, что ты прав. Магию можно использовать для благого дела.
Аюм изумленно хрюкнул. Народ зашумел. На лице Бехмета неожиданно отразилась нескрываемая радость.
- Надо ли понимать твои слова как одобрение... э-э... необходимых в таком случае действий?
- Именно, - сказал жрец.
- Что ж, - молвил наследник судьи, обернувшись к народу, - вы слышали, люди? Во имя высшей справедливости Митра дозволяет потревожить вечный сон покойного!
- Истинно так! Слава новому судье! - раздались крики. Самые усердные принялись кидать шапки, выражая полное восхищение самоотверженному решению Бехмета.
Аюм, выпучив глаза, хватал ртом воздух.
- Когда ты сможешь приступить к делу? - спросил старший брат Дарбара.
- Здесь есть одно затруднение, - отвечал желтобородый, - мое заклинание должно быть произнесено в час третьей свечи в месте, где мертвецу предстоит обрести вечный покой. То есть, на шамашане.
Какая-то женщина испуганно вскрикнула. Аюм судорожно тер шею, словно ее душила невидимая веревка.
- В час третьей свечи? - растерянно переспросил Бехмет. - Но отца должны сжечь на закате...
- В крайнем случае дозволяется сжигать на восходе, - сказал жрец.
- Но не станем же мы сидеть в темноте на кладбище, ожидая нужного времени! - запротестовал Бехмет. - Всем известно, что с заходом солнца там появляется разная нечисть, а иногда и воры...
- В этом нет нужды, - сказал Дарбар, - вы можете прийти к началу действия, оставив фонари за воротами, так как на шамашане дозволено разводить лишь огонь, сжигающий покойников. Луна достаточна яркая, чтобы видеть лицо Раббаса, а слушать можно и в полумраке.
Тут Аюм справился наконец с удушьем и зашипел, как рассерженная змея:
- Не думаешь ли ты, аренджунец, что мы оставим нашего отца под твоим присмотром? Я не хочу, чтобы у него к утру исчезли золотые зубы и кольца!
- Ну так пошлите своего человека, - равнодушно пожал плечами желтобородый.
