— Она вообще не говорит…
— И где она сейчас?
— В Бехтеревке, в отделении неврозов.
— Там встречаемся?
— Слушай, давай с утра. У меня сегодня типа был выходной! — взбунтовался следователь.
— Завтра с утра так завтра с утра. — Не стал спорить Егор Иванович. — Только вот смотри: ближе к ночи третьего дня нашлась потерпевшая. Получается, что ваша девчонка, Виктория, которой никто не верит, говорила правду — ее тоже похищали.
30 июня, 23: 57. Двадцать третий километр по Мурманскому шоссе.
Ветер благодаря полям похожего на немецкую каску шлема не бил в лицо, — а деликатно заглядывал под них, — будто здоровался. Как же он любил просто нестись в ночи куда глаза глядят… Конечно было в этом что-то мальчишеское, что-то наивно-романтичное, и возможно, действительно не очень подходило его почтенному возрасту. Но в такие минуты он был самим собой.
Романтичным, беспечным, рисковым, и… сентиментальным. Глаза начинали блестеть от слез, если ночная прогулка затянулась и удалось встретить рассвет в живописном месте. Воспоминания задевали за живое, и что-то, чему категорически запрещалось высовываться в остальное время, начинало лезть прямиком в душу, и что уж совершенно не вписывалось ни в какие рамки — в голову лезли стихи. Записную книжку с редкими откровениями таких вот ночных поездок байкер хранил в потайном карманчике кожаного чемодана в заклепках, намертво прикрученного ремнями к торцу сидения.
От горячих камней пар
Так горит изнутри Земля
Я босыми ногами встал
Впрочем — может быть и не я…
И дрожащею дряхлой рукой
Странно, — вроде еще не старик?
Флягу взял, что принес с собой,
И сухими губами приник
Стало весело и легко,
Стало сумрачно все вокруг…
У меня теперь нет врагов,
Я не знаю, что значит «друг»
Захочу — прилетит Дракон,
Его крылья — мои рабы,
Захочу — превращу в огонь
Чуть идущий от камня дым…
Я не знаю, кто я такой,
И моя ли тянулась рука
Разбудить уснувшую кровь
Каплей горького молока…
Ледяной щемящей тоски
У того молока вкус
Три глотка молока змеи
Пострашней, чем ее укус…
«Быть самим собой, не о чем не думать» — повторял про себя Старцев, незаметно прибавляя скорость, и чувствуя себя абсолютно счастливым. Он забыл о работе, несмотря на то, что ради этой самой работы он и несся сейчас за городом в ночи на немыслимой скорости. Он забыл о личных проблемах прошлых и настоящих, он не думал даже о дочери, и — о чудо, — он не осознавал, что снова летит спасать мир, — он просто ни о чем не думал, давил на педаль, сжимая обе ручки вкусно пахнущей и приятно шуршащей кожей перчаток. «Быть самим собой, ни о чем не думать»…
