Наджима и Хеджека не выглядели виноватыми, но дверь оказалась незапертой, а в доме он обнаружил не ту, которую ожидал там найти.
— Ти-ко-ва-на, что ты здесь делаешь? Где Ма-и-ре?
— Она ушла. Подожди, не ходи за ней! Она ушла совсем, но так надо! Этой белой девушки, которая тебе так понравилась, не существует! Её личность сделала я, чтобы в один особый день она тебя спасла! Все мелкие симпатии и склонности, из которых состоит общее целое, все убеждения и принципы, все чувства, составляющие суть человека, внушила ей я. Теперь она выполнила свою задачу, и я сняла с неё всё. Нет у неё на самом деле ни интернационализма, ни любви к тебе! Теперь она — обычная белая девчонка, которая презирает и ненавидит нас! Не нужна тебе такая, ты сам её возненавидишь, когда узнаешь лучше! Не ходи за ней!
Таминко несколько секунд смотрел на неё.
— Ты сказала всё это ей? Она поэтому ушла? — очень спокойно спросил он.
Старая женщина кивнула и даже осмелилась ободряюще улыбнуться, не поняв выражения лица молодого тэнноми, который годился ей в правнуки.
— Ты должна была сказать это мне. И тогда я бы решил, — всё так же спокойно сказал Таминко, и ей впервые за долгую жизнь стало страшно. — Но я и так решу. Женщина, я тебе доверял. Ключи оставишь при входе.
Он выбежал наружу и бросился к своей машине, припаркованной во дворе.
16.
Сказать — он очень спешил, это ничего не сказать.
Ну, Ти-ко-ва-на… Сказать такое девочке, впечатлительной, восторженной максималистке… Словами можно и убить. Ма-и-ре — сильная. Надо думать о том, что он ещё не опоздал. Чтобы не привлечь необратимый исход, не запрограммировать… Он выжимал из своей машины всё возможное и невозможное, а сам уже мысленно находился там, вместе с ней, вокруг неё…
Сказать — он очень спешил, это ничего не сказать. Но долго ехать и не понадобилось. Далеко ли могла уйти пешком девушка, которая всё ещё не очень хорошо себя чувствовала, которую шатало и мотало во все стороны, словно пьяную? К тому же она и не шла долго, села у обочины и уставилась куда-то перед собой невидящими глазами.
Она не плакала, просто сидела на земле, обняв руками колени, не с силой, а спокойно, как учил Таминко, и думала, или полагала, что думает. Есть ли у неё вообще свои мысли? Как может выжить и жить дальше человек, которому заявили (и это правда, поскольку есть доказательства), что у него нет личности? Вот просто нет, от слова «совсем». Где, в чём найти опору, которой тоже нет? И кто в состоянии что-либо подсказать? Сама себе ответила — никто. А главное — то, что она такая ему не нужна, Тикована права.
