хват, однако, не очень испугался «копыльских намеков»
[47] и положился на «знатных дщерей»…
[48] Тем временем он захватил
Скеторье и устроился там по-хозяйски. Но это не важно, его, вероятно, скоро попросят
[49]. С «важными персонами» ведут себя вежливо, как оно и следует быть, иначе славянские ребята давно бы перешли через
Чаламанджи (а ну-ка, пусть гой выговорит такое название!) и давно бы уже были в Стамбуле. И я тебе скажу, дорогая моя супруга, чистую правду: я боюсь, что болгарин доберется-таки в конце концов до Стамбула
[50], потому что останавливаться ему нельзя, он должен ползти все дальше и дальше… А что будет после этого? А если «важные персоны» хотят Стамбул для себя? А они наверняка хотят, почему бы им не хотеть? Это раз. Два, что скажем «мы», когда дело дойдет до Дарданелл?
[51] Как «мы» можем обойтись без Дарданелл? Неужели «мы» в этом случае промолчим? И это кроме всего прочего. Из-за этих дел может разразиться настоящая война между самими «важными персонами»: «мы» с французом и с англичанином с одной стороны, немец с
Францем-Йойсефом[52] и с итальянцем — с другой
[53]. На такой «свадьбе» славянам достанется то, что досталось фараону в Египте
[54], да и турок получит по своей красной ермолке. Его главная беда, скажу тебе еще раз, только в том, что нет никого, кто бы дал ему дельный совет. Знаешь, чего ему не хватает? Ему не хватает маклера. Настоящий маклер, когда он вмешается в нужное время, совершенно меняет все дело. Так, например, вышло у дяди Пини с тетей Рейзей
[55]. Если бы тогда не вмешались два маклера,
Витя[56], с одной стороны, и Рузенвельт
[57][58], с другой, кто знает, чем бы дело кончилось… Сколько эти два маклера на этом деле хапнули, я тебе не скажу, меня там не было. Своих они, ясное дело, не докладывали. Я это хорошо понимаю, я ведь не со вчерашнего дня биржевой маклер, а на бирже есть правило, что коммерсанты могут хоть разориться, но маклер свои никогда докладывать не будет.
Теперь, дорогая моя супруга, когда я тебе немного разъяснил, в чем состоит эта «политика», я должен описать дальше, как я провожу день на этой моей новой службе.
Покончив с политикой, то есть начитавшись газет под завязку и накурившись папирос, я беру тросточку и иду себе в свое молочное кафе выпить чашечку кофе и поговорить с людьми. Мое молочное кафе держит на Налевках Хаскл Котик[59]. Почему я хожу именно к Хасклу Котику? Назло полякам! Поляки здесь наложили херем на евреев, они это называют бойкот, «
