– «Удвой удовольствие, удвой веселье»[137]? Тоже классика. Помню тех близняшек. Разве забудешь «Даблминтовскую» двойню? «“Фольксваген” – мысли мелко». Классика.
– Не мое.
– Ты сделал автомобиль Гитлера самым продаваемым в Америке. Кто так может? Ты! Ну то есть ладно тебе.
– Прекрати. Не то сблевну.
Тед вытащил из свалки плакат печально известной «ромашковой» кампании 1964 года в пользу будущего президента Линдона Джонсона. Политическая реклама: девочка ощипывает лепестки с ромашки, произносит числа, они превращаются в обратный отсчет ядерного взрыва, учиненного красными в Судный день. Не исключено, что это была первая политически агрессивная реклама в истории телевидения. И уж точно одна из лучших. Леденящая душу агитка. Тед припомнил и изобразил техасский выговор закадрового голоса Линдона Джонсона:
– «Мы должны любить друг друга – или умереть».
– Геббельсу не к чему придраться, пацан, я во время войны держал ухо востро.
– Ты знаешь, как я ненавидел тебя за эту рекламу? Мне было восемнадцать. Если бы мои друзья в Коламбии обнаружили, они бы меня урыли.
– Воткнули бы тебе ебаную ромашку в дуло? Вы были сплошь слюнтяи. Это вот – из того же миллиона мелочей, за которые я должен, извиняться?
Тед почуял, как его тащит старым семейным отливом в ссору, но успел поймать себя – и отца заодно, – успел увидеть перед собой человека, маявшегося человека. Марти часто казался Теду дешевой поделкой-Иисусом, какие попадаются в витринах магазинов в Вашингтон-Хайтс или в не на шутку католических районах города. Смотришь на такого Иисуса, склоняешь голову набок, чуть-чуть, и выражение лица у Сына человеческого меняется. Китч невыносимый, но завораживает. Иисус под «черной» лампой. Тед положил это в мысленную папочку годных названий для музыкальной группы. Дамы и господа, сомкните длани – «Иисус Черной Лампы»! Тед как-то раз видал такое в студгородке Коламбии: отводишь взгляд на миллиметр – и Иисус превращается в Сатану. Иисус. Сатана. Иисус. Сатана. Так же и Марти – то благой, то пагубный, туда-сюда. Папа. Человек. Папа. Человек. Тед осознал, что на самом деле Марти как человек – где-то посередине, между крайностями, но никак не мог его там засечь, не дать ему переключаться туда-сюда со спасителя на обвинителя. Тед решил пока сосредоточить взгляд на человеке – человеке, которому больно. Похлопал отца по плечу:
– Писать за деньги – не позор, Марти. Есть на что еду брать.
– Есть на что в колледж тебя засунуть.
