– Какая прелесть. Эдакий порядок сразу навел со своего конца. Очень ценю.
– Прости меня, а?
– За что?
Тед изуверство свое осознавал, но чувствовал, что уполномочен, что оно правомерно. Он хотел, чтобы отец сам все сказал. Хотел ткнуть Марти носом в его же ссаки.
– За все.
– Ха. А именно?
– За все. Сказал же – за все.
– Например, за что?
– За все-все.
– Ты даже не знаешь за что.
– И за что?
– За миллион мелочей?
– Прости меня за миллион мелочей.
– И три-четыре по-крупному.
– И три-четыре по-крупному. Доволен?
– Пока нет.
– Иисусе, Тед, ты носишь на мизинце обручальное кольцо, которое я твоей матери подарил?
– Она отдала его мне. Оставила по завещанию. До хрена ей было с него пользы.
– Ага, только, думаю, она хотела, чтобы ты подарил его какой-нибудь женщине.
– Какой?
– Женщине с влагалищем, ебте. Из этих вот. Из таких, влагалищной разновидности.
– Такое ощущение, что ты от меня ждешь извинений.
– Я одно большое ухо, детка.
– Ага, ладно, твоя взяла. Прости меня за то, что я говно, а не сын, прости, что я – твое величайшее разочарование в жизни, прости за то, что я родился.
Трава делалась все мощнее и страннее. В Теде зарождался смех. Тед хихикнул. Отец глянул на него с легким ужасом – происходившее было жутко даже для Марти.
– Тебе смешно?
– Кажется, может, да. – Тед хихикнул еще раз и оказался на грани приступа ржачки по накуру.
– Черт, может, ты и прав. – Марти тоже смог хохотнуть.
– Экие мы смешные мудаки. – Теда прорвало на хохот. Марти присоединился. – Не ржи слишком, – вымолвил Тед, – задохнешься. Помрешь от смеха.
– Ты всегда был смешной мудачок, Тедди. Я за всю жизнь только одного ироничного четырехлетку и видал – тебя.
Ироничный четырехлетка. Четырехлетка с крепкими понятиями о висельном юморе и разочарованном тоне. Язык обреченных и безнадежно проклятых – говорить одно, иметь в виду другое. Жизнь в зазоре между миром, как он есть, и миром, каким он должен быть. Ироничный малыш Тедди. Тед был благодарен отцу за этот образ себя самого – он придал Теду немножко знания о себе и своей судьбе.
– Ничего приятнее ты мне отродясь не говорил.
– Иронизируешь?
– Не уверен?..
Вопросительный знак показался им сдохнуть каким смешным. Обоих несло. Им это нравилось.
– Иди спать, Тед. Злым не ложись.
– Ладно.
– Злым просыпайся.
– Годный совет, пап.
Оба уже хрипели, никак не в силах обороть смех.
– Иди сюда, поцелуй старика на ночь.
Тед не сдвинулся. Он сознавал, что не хочет прикасаться к отцу, словно оба – оголенные провода, и от контакта случится удар током, будто они – магниты и тыкаются друг в друга отталкивающимися полюсами. Марти почуял это первобытное отторжение и сказал:
