Володя соглашается, что ему всегда мешали врожденная ленца, флегматичность. Кстати, думается, он очень схож по характеру с Болошевым. Похожей оказалась и их спортивная жизнь. Это сходство породило дружбу, в которой более старший и опытный Саша Болошев был лидером, а Володя по привычке оставался сзади. Но это не вызывало обид. Как не обижался Володя никогда и на других ребят, на тех центровых, которые играли заглавные роли в сборной страны. Жигилий довольствовался тем, что его берут в команду, что его там любят и ценят, что он нужен. На большее он не претендовал. И, на мой взгляд, это мешало ему (как и Болошеву) стать воистину выдающимся игроком, великим центровым, задатки такового у него, безусловно, были.
Сам же он восхищался как раз теми ребятами, у которых не хватавших ему качеств было с лихвой. В этом плане он неизменно выделял Сашу Белова, у которого всегда учился, с которым ему было интересно и приятно играть вместе и на которого он с удовольствием смотрел не только с трибуны, но и со скамейки запасных, хотя, конечно, спартаковец Саша и доставлял максимум неприятностей динамовцам и их лучшему центровому. Нравился ему и Ваня Дворный, игрок незаурядный, сам исковеркавший свою спортивную судьбу, но в пору расцвета бывший личностью яркой, неординарной, эффектной…
И все же Болошева Володя ставил выше всех. И это понятно: Саша во многом помог Володе. Помог стать лидером хотя бы в «Динамо», где Жигилий на этом «посту» и сменил своего старшего товарища и партнера. Сменил — и с тех пор является надеждой и опорой «Динамо», куда и попал в 1972 году по приглашению моего брата.
Осваивался он в Москве трудно, но основательно. Как и подобает рабочему человеку с немалой жизненной и трудовой закалкой, Володя в итоге прочно устроился в своей новой жизни, хотя до Москвы жил в глубокой провинции и лишь два года в крупном промышленном и культурном центре — в Харькове, где играл в баскетбол за местное «Динамо» и работал слесарем на заводе. Добрый, скромный, честный, внимательный к окружающим молодой человек (эти же качества он ценит и в других), Володя постепенно стал всеобщим любимцем, хотя нельзя сказать, что у него легкий характер. Знаю, что моему брату не раз приходилось вступать в конфликты с Володей. Но есть в нем одна черта, за которую Володе можно многое простить: в трудные для своей команды дни он умел встать выше личных симпатий и антипатий, привязанностей, отношений и выступал за то дело, которому он служил.
