Забрел сюда Сергей однажды на исходе второй недели своего пребывания в тайге, приметил свежие колеи по песчаному пуху дороги и подумал — не пора ли было наведываться в Тогорье? Ведь Егорыч мог уже вернуться… Вслед он успокоил себя: о возвращении Егорыча немедля дали бы знать в зимовье.
Чувствуя усталость во всем теле (с утра раннего на ногах!), он прилег на траву, уложил подле себя Таныша и отдался дремоте. Там и здесь по иглистым ветвям — солнечные блики, на угретых стволах сосен — сухие пенки в румянах, смоляные подтеки мучнистые.
Сквозь забытье под шорохи солнца, как сквозь янтарь, вся явь светится.. Осы у самого лица дрожат-шныряют, чивиликает пичуга где-то, терпкое дыхание полыни щекочет веки… И не полынь будто, а чьи-то жадные губы льнут, и не пчела звенит пролетная, а в жилах кровь со звоном переливается… И алые в воздухе, сквозь ресницы, зерна — плывут, маячат, мерцая.
Чу! Фыркают где-то на дороге кони; гремят, спотыкаясь, бубенцы: буль-быль, буль-быль… Кто-то на коней баском:
— Но-э-о-ы…
Вскочил Таныш на ноги, навострил уши. Ближе бульканье бубенцов, и уже слышно, как, шурша, жуют колеса сыпучий песок… Вдруг сорвался с места пес и — стрелою по дороге, за угол; вслед за тем — отчаянное его повизгивание и чей-то смех, знакомый, переливчатый.
Впился глазами за поворот Сергей. Сердце — бух-бух, щеки огнем занялись… Понял: давно ждет-поджидает он этой встречи, из-за нее и с дорогой породнился.
Показалась пара коней, пегих, с рыжими подпалинами на боках. На грядушке телеги — Алена, у ног ее, спущенных к колесам, прыгает, ластится Таныш.
— Алена… — вскрикнул Сергей и добавил, встретив с той стороны телеги чужие глаза: — Панкратьевна!..
Алена потянулась к вожжам в руке седока-соседа, придержала коней и, выпрыгнув на дорогу, бросилась к Сергею:
— Ходишь? Вызволился?!
— Хожу, хожу… — весело ронял Сергей, захватив обе руки Алены.
— Ой, как хорошо-то! — вырвалось у той звонко.
Из-под кумачовой повязки выбилась льняная прядь у нее — золотом отливала на солнце, а в зелени глаз порхала улыбка, — как все это знакомо, близко, мило Сергею!
— Ваньша! — обернулась она к тому, чужому, на грядушке. — Здоровкайся! Наш постоялец… А это… муженек мой!
Тяжело, неуклюже забрав руку Сергея в свою, потупился Ваньша. Совсем молодой он, русый, бородка курчавая, глаза просторные и чистые, будто росой омытые.
Весело стало Сергею.
— Подвезете, что ли? Махну я с вами домой…
И следом за Аленой взобрался на грядушку.
