— Он как кораблик… — сказала Маня, задумчиво рисуя пальцем на скатерти невидимые узоры. — Вот он жил-жил… как все. Верней, не как все он себя душил.
— Как это? — не поняла Аля.
— Ну, он же дико хотел играть, каждый день до пяти утра просиживал с игроками, но карт не брал… только смотрел. Я, говорит, не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее… Он разумом жил, все просчитывал. А потом, когда узнал, что графиня знает тайну трех карт, которая позволяет выиграть целое состояние, как с цепи сорвался! Вот я и говорю, что он стал как бумажный кораблик — его понесло. Безумие какое-то… и все ради богатства! И жизнь проиграл.
— А только ли ради денег? — задумалась Анна Андреевна. — Мне кажется, его повлекла сама тайна. Ведь он живет по правилам, и жизнь ясна для него, только очень уж тяжела… но он готов был терпеть и трудиться, а тут такое: загадка, которая опровергает все, чем жил. И если это действительно правда, мир-то другой получается! Им тайные силы правят! Вот он и хочет это проверить, ведь по мысли волевого и разумного Германна такое попросту невозможно! А игра, безумный азарт — территория темных сил. И он вступил на неё…
— Ой, мам, а мы об этом не думали! — завелась Аля.
— Да, — подхватила Маня, — расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, — говорит Германн. Сначала он хочет бежать от искушения, но его стало тянуть, тянуть… он ведь в душе азартный игрок, и не смог устоять — утащили…
— Кто? — не поняла Аля.
— Ну, кто-кто… те, кто велели мертвой графине открыть ему тайну. Те, в чьей власти её душа!
— Девчонки, все, хватит! — не выдержала Анна Андреевна. — От ваших разговоров, да на ночь глядя мороз по коже… Ложитесь спать, двенадцать уже!
Когда Маня, вдоволь наплескавшись в ванной, свежая и сияющая, забралась к Але в постель, чтобы пошушукаться перед сном, та протянула ей записную книжку.
— Вот, погляди. Тебе ничего это не говорит?
— Ой, тут все наши! — Маня листала страницы, меняясь в лице. — Откуда это? И почерк, вроде, знакомый…
И Аля, наконец, рассказала подруге свою историю.
— Ужас какой! — Маня в себя прийти не могла. — Когда, говоришь, это произошло?
— На Рождество, седьмого вечером… Ты знаешь, кто это?
— Это Наташа! Точно она! И почерк её, и твое описание… она и пропала как раз в это время.
— А что могло быть, как думаешь? Вы что-то чувствовали, может, с нею были какие-то странности…
— Были, да. Только никто не понимал, в чем дело. Она не появлялась на репетициях, раз спектакль сорвала — не пришла. Причем, даже не предупредила, не позвонила, а человек она очень сознательный… даже слишком.
