— Ты была так убедительна! Я бы никогда так не смогла! — проговорила она с искренним восхищением. — Я когда только-только сюда пришла, Маркуша заставил меня показать, как действует отбойный молоток!
— Ого, круто! — поразилась Аля. — И как же ты выкрутилась? — гнев её мгновенно истаял.
— Ну как? Тряслась вся, издавая кошмарные звуки… Он все говорил: "Не то! Не верю!" — прямо Константин Сергеевич Станиславский!
— Ага, — подхватил Гарик. — Наш Маркуша во всем косит под Станиславского. Просто живая цитата из книжицы "Моя жизнь в искусстве"!
— Он мучил меня дня три, пока не добился, чего хотел. Я так билась в конвульсиях, что у всех волосы встали дыбом! Наверное, дырку в полу проделала…
— Ага, Алена тогда выдала класс! — хрюкнул Гарик. — Но это ж нормально, девоньки, это ж театр! Здесь не может быть ничего такого, что было бы стремно… ну, стыдно, что ли. Главное — достоверность, правда жизни, а остальное — суета сует и всяческая суета!
— Ребят, я… — начала было Аля, которую так и распирало рассказать об истории с записной книжкой.
— Почему вы не готовы к репетиции? — вдруг прогремел гневный голос Далецкого. Он возник так внезапно у самой рампы, что все трое вздрогнули. Почему не установлен свет на сцене, где мой рабочий столик… что вообще здесь происходит?! Как можно опаздывать на репетицию?! Где остальные?!
Остальные горохом посыпались из дверей в зал, как из гнилого мешка, в котором этот громовой рык проделал прореху. Кто-то, действительно, опоздал, кто-то заболтался в репзале… Студийцы сгрудились возле своего художественного руководителя, вытянув руки по швам, и тряслись в ожидании приговора.
Далецкий оглядел их, выдержал паузу… сунул руки в карманы и поднялся на сцену.
— Садитесь. Мне придется начать репетицию с того, чем я думал её закончить — вы сейчас к ней попросту не готовы… — он немного походил взад-вперед, опустив голову и с мрачным видом изучая планшет. — Я расскажу вам одну легенду. Пожалуйста, соберитесь, настройте внимание… и если ещё раз повторится подобное, студия будет распущена. Это не пустые слова! При таком отношении к искусству ничего живого родиться не может. Дисциплина первое, чего требует театр от всех нас.
Ребята с облегчением выдохнули и принялись рассаживаться по местам. Через полминуты в зале установилась напряженная чуткая тишина.
— Это очень древняя история, — начал Далецкий, его голос ожил, стал мягок, глубок, черты разгладились, а сам он опустился прямо на доски планшета, поджав ноги по-турецки. — Это было в Старой Англии времен короля Артура… На острове, неподалеку от Камелота стоял мрачный замок с башней из серого камня. В нем жила леди Шеллот. Она не могла бродить по зеленой траве, глядеть на воды реки, не могла даже смотреть в окно. На это был наложен строжайший запрет. Ни кто его наложил, ни зачем, она не знала, не понимала, что это за проклятье и какое наказание её ждет, если она нарушит запрет… Знала одно: на мир за окном ей нельзя смотреть. В её комнате напротив окна висело большое зеркало. Перед ним — ткацкий станок. Глядя в зеркало, она видела неясное отражение жизни, что текла за окном, и ткала ковер. И узоры нитей на нем изображали картины, отраженные в зеркале. Леди должна была выткать на этом ковре картину мира, который был ей недоступен и которого она никогда не видела…
