— Я хотел бы ещё и ещё раз напомнить вам сверхзадачу, которая определяет жизнь нашей студии. Повторю известную всем фразу Брехта: "Все искусства служат одному, самому трудному из искусств — искусству жить". Итак, наша идея: быть, а не казаться, играть, чтобы быть! В жизни приходится играть много ролей и не всегда добровольно, потому что каждый из нас хочет нравиться, побеждать… Как много чужого, внешнего наслаивается на душу, на лик человека в течение жизни и в значительной мере меняет его сущность. Лик двоится, троится… и человек ломается. Согласны?
Ребята закивали, Аля замерла: ей казалось, она давно ждала чего-то подобного — слов, которые прояснили бы ей суть тех смутных вопросов, которые накипали в душе…
— Потому наша студия и называется "ЛИК", — продолжал Далецкий, — что мы хотим освободиться от личины! Личина — маска, за которой мы прячемся, это как бы жизнь не всерьез. Так удобней. Сегодня я один, завтра другой… А жизнь без маски — это уже не игра, без маски страшно — а вдруг мир не примет тебя, такого, как есть… Я уверен, что человек изначально добр… Посмотрите на младенца — он доверчив, он улыбается, он жаден до жизни! Он хочет учиться, и учат его не только взрослые, его учит каждый предмет, который он видит, все, что его окружает. Он плачет, когда не понимает чего-то, и тогда в нем просыпается страх. Так же и с нами: страх перед тем, что нас не полюбят, страх перед неизвестностью, перед будущим — вот тот мощный рычаг, который заставляет нас играть, притворяться. Но если мы перестанем бояться чего бы то ни было и прежде всего себя, мы станем свободны… И этому мы можем и должны научиться!
— Гюльчатай, открой личико! — тихонько шепнула Маруся Але на ухо.
Та улыбнулась, но скорее из вежливости — её не в шутку захватило то, о чем говорил режиссер… И как говорил!
Марк Николаевич поднялся и двинулся вдоль стола, низко наклонив голову и засунув руки в карманы. Переливчатый шар с готовностью поспешил за ним следом, то ускоряя, то замедляя движение… и в этом было нечто пугающее. Аля даже невольно отпрянула в сторону, когда шар, беззвучно вертясь, проследовал мимо нее.
— Театр — это мистика. Он как заклинание. Вот только какие духи вырвутся на свободу — этого мы не знаем, и результат часто бывает непредсказуем! Театр нельзя просчитать как хотел просчитать свою жизнь герой Пушкина Германн! Скрытный, расчетливый, он держал в узде свои страсти… пока они не опрокинули его навзничь и не размазали в пыль! Он хотел сразу всего. А это самое опасное желание. Он безумец! Таков и театр. Он бывает мстителен и суров с теми, кто его не боится. Кто не чувствует его дикий и буйный нрав. Тех, кто боится, он убивает…
