Сгорбившись, он бродил по айлу, будто искал себе места и не находил. Не ел, пока не усаживали за стол, а сев вместе со всеми, еле проглатывал кусок и с отвращением отодвигал еду; не ложился, пока не звали, а когда ложился, то долго лежал с открытыми глазами, бесчувственно глядя в темноту, и лишь под утро забывался прерывистым, беспокойным сном.
На второй день отца хоронили. Сородичи обряжали его в далекий путь, прощались с ним в большой юрте, но Джамуха и тогда не пришел в себя. Неузнающими глазами смотрел он на неживого родителя, когда тот, одетый во все праздничное, сидел на хойморе за накрытым столом.
На похоронах, когда в сопровождении сотен сородичей и гостей отца везли в землю предков, когда его опускали в огромную, застывшую от мороза яму, Джамуха стоял вместе со всеми рядом и словно во сне – безразлично, будто чужой – смотрел на происходящее. Даже мать, подавленная горем, зная, что теперь для их семьи настали нелегкие времена, после возвращения с земли предков набросилась на него с горячими упреками.
– Что же ты так опустился, сынок?! – с отчаянием, сквозь слезы выговаривала она ему. – Отец покинул нас, да еще ты будешь висеть на нашей шее, что же тогда будет? Да и ведь люди смотрят, а ты не маленький, должен вести себя прилично…
На Джамуху не воздействовали ее слова, он продолжал молчать, уставившись перед собой остывшим взглядом. Мать тогда не на шутку встревожилась, пошла к дяде Ухэру, просила его поговорить с ним, но тот, нагруженный хлопотами, отмахнулся, мол, не до вас. Обеспокоенные домочадцы позвали шамана. Тот посмотрел Джамухе в глаза, подержал руку на темени и успокоил всех, сказав, что болезнь временная и скоро пройдет. Джамуху оставили в покое, и теперь он целыми днями просиживал в малой юрте.
Ему приносили еду, уносили почти нетронутой, мать заходила проведать, поддерживала огонь, стелила ему на ночь постель.
После похорон он медленно стал отходить от болезненного удара, понемногу обретая способность понимать происходящее. И чем больше приходил в себя, тем яснее он осознавал всю глубину несчастья, которое его постигло, тем тяжелее становилось у него на душе.
Весь последний год Джамуха жил так, что ему позавидовал бы любой из сыновей больших нойонов. Он ездил на лучших иноходцах и рысаках, ему готовили луки и стрелы лучшие умельцы, дарили разное оружие приезжавшие к отцу нойоны. На облавах дзеренов, на которые он теперь часто выезжал с толпой своих сверстников, его неизменно избирали тобши.
