Нойоны замерли с окаменевшими лицами. Разговор, которого они с тревогой ждали весь последний год, начинался.
– Пора говорить прямо, нечего шептаться за спинами, – злые глаза Тодоена на этот раз смотрели на Алтана. – Будете и дальше шататься туда-сюда, останетесь без трона, тайчиуты у вас его вместе с мясом вырвут…
– Пусть они только попробуют подняться против нас… – забурчал было Бури Бухэ и замолк на полуслове: тяжелая костяная рукоять плетки деда Тодоена глухо стукнула его по затылку.
– Поодиночке вам с тайчиутами нечего и тягаться. Таргудай, Агучи, Моричи давно уже взрослые волки, матерые, хитрые… В последнее время, я вижу, они частенько приглашают к себе Алтана с братьями. А других почему не зовут? Они между вами клинья вбивают, кости бросают, как собакам. Им нужно, чтобы вы рассорились между собой и разбрелись по разным сторонам, чтобы потом хватать поодиночке и ощипать как гусей. А уцелеть вы сможете, только если будете вместе. Куда один, туда все! Только тогда вас не сломят. Доходят до вас мои слова или нет? – Тодоен не сводил своих цепко прищуренных глаз с Алтана.
– Мудры ваши слова, дядя Тодоен, – преклонив голову, осторожно начал тот. – Мы с самого детства привыкли вас чтить, да и сегодня ваше слово для нас как воля отцов наших…
– Ты не виляй хвостом, как вороватая сука, а говори прямо, – Тодоен раздраженно дернул головой, оглядывая нойонов. – Я не славословия от вас жду, а мужского решения. Говорите все прямо!
– Мы все уважаем Есугея, он старший и сильнейший из нас, – Алтан запнулся под нетерпеливым жестом Тодоена и сказал прямо: – Но слишком уж строгим стал наш Есугей, как бы он не забыл, что мы ему единокровные братья…
– Закрой свою пасть, смердящая падаль! – злое лицо деда Тодоена потемнело от негодования. – Вижу, куда ты клонишь. Привык уросить без пастушьего кнута. Строгость тебе не по нраву? Вот завтра меркиты угонят твои табуны, к кому первому ты пойдешь, если не к Есугею?
Алтан пристыженно замолчал под упорным взглядом старика. Тот смерил его с ног до головы, отвернулся, взяв чашу с теплым супом. Успокаиваясь, он прихлебывал мелкими глотками, не глядя ни на кого.
После долгого молчания он заговорил снова:
– При отце нашем Хабул-хане мы были сильнее всех, потому что строгость была. Мы, семеро его сыновей, не смотрели, кто выше, кто ниже сидит. Отец мог любого чужака над нами поставить, и мы не роптали. Я в ваши годы, на первой чжурчженской войне, десятником был, когда тайчиуты сотни и тысячи водили. Об одном лишь мы думали: как что-то добавить в общий котел, как выслужиться перед отцом. Если бы он кого-то из нас казнил, никто не посмел бы и звука издать. И вам такое же завещано, а вы распустились, жалуетесь, что Есугей строг. И невдомек вам, что порядок – единственное ваше спасение. Поймете это, будете сильны, нет – вас раздерут, как стадо овец. Вы оглянитесь вокруг! – расширив глаза, Тодоен отчаянно разводил руками, пытаясь внушить племянникам свою мысль. – Враги так и ждут, когда вы раздеретесь между собой. Кругом татары, меркиты, чжурчжени, а тут еще тайчиуты на знамя зарятся. И хорошо еще, что Есугей подружился с кереитским ханом, это всех ваших врагов сдерживает. До ваших голов, я вижу, еще не дошло, какое это благо для всего нашего рода. Давно бы вас съели с костями и потрохами, если бы не кереиты за спиной Есугея. Вы должны ему кланяться за это… Ну, кто из вас теперь мне скажет, что не Есугей должен быть ханом? – Тодоен, наклоняясь вперед, оглядывал нойонов.
