А дома, в молочной юрте, с разрешения Оэлун, ровесницы Тэмуджина одну за другой ставили котлы для перегонки свежего вина. Как и подобает, были приглашены и старшие юноши куреня.
Тэмуджин, выпив архи, сидел под развесистой ивой в кругу старших, женатых парней. Те, кто успел пожить в зятьях, в чужом племени, учили его:
– Поначалу себя не выказывай, и не говори много.
– В свары не вступай, больше смотри и слушай.
– Если уж оскорбит кто-то, тогда уж не жди, и себя не жалей… – говорил подвыпивший Хуса, толстый парень лет на пять старше его, этой весной вернувшийся из куреня джелаиров с молодой женой. – Бейся до последнего и бей до смерти. Ты у них зять и никто не сможет тебя обвинить, если ты прав.
– Отпрыск кият-борджигинов должен знать, как за себя ответить, – соглашались с ним другие.
– Борджигинов все знают и имя свое надо высоко держать…
«Вам хорошо говорить, – тоскливо думал Тэмуджин, слушая их, – когда у вас все позади, а сейчас ведь мне предстоит жить у чужих людей».
– Тэмуджин, вставай!
В кругу дымохода было еще темно и на камнях очага горели три маленьких светильника.
Тэмуджин приподнял голову над жесткой кожаной подушкой и тут же почувствовал тупую боль в висках и в затылке. Было плохо. Будто сыромятным ремнем стянуло голову, к горлу подступала тошнота. Нестерпимо хотелось привалиться щекой к подушке, чтобы больше не подниматься, но голос на этот раз был отцовский. Суровый, негромкий звук его все еще оставался в полумраке юрты, не уходил, будто ждал исполнения приказа. Тэмуджин сделал усилие и оттолкнулся рукой от войлочной подстилки, сел.
За столом сидел отец, на женской стороне с разложенным ворохом одежды возилась мать.
Тэмуджин из-под тяжелых век повел глазами по сторонам, ища свою рубаху и гутулы.
– Садись сюда.
На подрагивающих ногах он подошел к очагу.
– Скоро прибудут твои дядья, – отец из бурдюка наполнил свою большую синюю чашу пенистым айраком. – Выпей это, разом полегчает.
Крепкий айрак освежил горло и внутренности, в животе приятно зажгло.
– Ну как, лучше? – отец насмешливо оглядел его и обернулся к младшим, разметавшимся на толстом войлоке: – Просыпайтесь все! Надо посидеть с братом перед разлукой.
Трехлетний Тэмугэ не хотел просыпаться, хныкал под назойливыми тычками Хачиуна и по слову матери его оставили в покое.
Хасар и Хачиун присели рядом с Тэмуджином. Хасар еще со вчерашнего вечера, когда узнал о женитьбе брата, ходил с хмурым лицом. Отец, заметив это, усмехнулся:
