Друзей он нашел у реки. Еще не видя их из-за высокого берега, он шагал на их голоса по мягкой, посвежевшей после дождя траве и старался подавить в себе тревожное чувство.
Приблизившись, чтобы достойно предстать перед братьями, как подобает жениху, он насильно растянул губы в улыбку и, подбадривая себя, беспечно похлопал руками по бедрам, как борец перед схваткой. Но, подойдя к примолкшей при виде его толпе, он опустил глаза в землю и, неожиданно шмыгнув носом, растерянно сказал:
– Меня женят.
– Как женят? – раскрыл рот Тайчу. – На ком?
– Откуда мне знать? – голос Тэмуджина дрогнул и он, чувствуя, как предательски наворачиваются на глаза слезы, отвернулся. – К олхонутам поедем… завтра.
– Уже? – выпучил глаза Сача Беки и, обернувшись к галдящим в прибрежной отмели малышам, обозленно прикрикнул: – Эй, тихо вы там!..
– А мы как без тебя? – вырвалось у Хучара.
– А я без вас как? – с тоской выдавил Тэмуджин сквозь подступивший к горлу комок.
Нависла тишина. Парни хмуро смотрели на стоявшего спиной к ним Тэмуджина. На них испуганно таращили глаза примолкшие в воде малыши. С криком пролетела над водой одинокая чайка.
– Надо пир делать, – сказал Хучар. – Без прощального пира нельзя.
– Верно! – враз заговорили братья, будто в этом было спасение от навалившейся вдруг напасти.
– Все так делают…
– А мы чем хуже других?
– Жених должен на прощание угостить друзей! – громко сказал Сача Беки. – Иди и попроси для нас барана!
– Пошли! – решительно сказал Тэмуджин и, оглянувшись, первым зашагал в сторону разбредавшейся по склону холма небольшой отары овец. За ним, наспех натягивая рубахи, кучей двинулись остальные.
Приблизившись, Тэмуджин остановился.
– Возьмите отсюда трех лучших валухов.
– Трех? – засомневался Унгур. – А дядя Есугей потом не накажет нас?
– Не накажет. Сегодня мое право.
Перед сумерками на берегу толпилось уже с полусотню ровесников Тэмуджина, позже подошли и парни постарше. Наспех устанавливали котлы, раздували огонь. Тут же, навалившись по двое-трое, разделывали шестерых крупных валухов.
Малыши сновали по прибрежному кустарнику, собирая сухие дрова, таскали из степи аргал. Девочки, согнанные из куреня, торопливо носили воду из реки, промывали кишки, наполняя их кровью и рваными кусочками внутреннего жира.
Поодаль разгорались новые костры, и молодежь, взявшись за руки, крепко притаптывая гутулами объеденную телятами траву, хором выкрикивала слова древних охотничьих и боевых песен.
