«Плезиозавр» снова вынырнул на поверхность моря и средним ходом пошел в направлений острова. Нервное возбуждение сменилось реакцией. Сидя на краю люка и свесив вниз ноги, Стивенс и я наслаждались солнечным светом, теплом и дуновением пропитанного морскими испарениями ветерка. Легкое монотонно-однообразное шипенье разрезаемой «Плезиозавром» воды нагоняло на нас обоих какое-то удивительно приятное состояние полудремы, полубодрствования. Мы приближались к месту гибели пассажирского судна.
Я невольно повернул в этом направлении голову. Последовал моему примеру и Стивенс.
— Что это? — воскликнул он вдруг, оживившись.
— Где? — лениво спросил я.
— Да вон… Вон там.
И он указал рукой на поверхность дремлющего моря.
— Ничего не вижу, — ответил я, щуря свои близорукие глаза.
— Ну, как же вы не видите, — возмутился Стивенс, который, как и все обладающие прекрасным зрением люди, никогда не мог постигнуть психологии людей близоруких. — Две точки… Они плывут очень медленно, но явно двигаются в направлении острова.
— Какие точки?
— Боги! Да возьмите же бинокль. Или лучше дайте его мне — вы все равно ничего не увидите.
Гм… Этот Стивенс положительно иногда забывает, что тоном, подобным тому, каким он говорил сейчас, совершенно не приличествует говорить с главою государства.
Тем не менее, я дал ему бинокль.
— Я так и думал, — услышал я через минуту.
— Что вы думали?
— Эти точки — головы двух людей. И пусть меня повесят, если они не плывут к острову, эти люди.
— Вы уверены в этом? — спросил я, чувствуя, как в душу мою заползает чувство непонятной тревоги.
— Уверен ли я? Так же уверен, как в том, что сижу рядом с вами на борту «Плезиозавра».
Голос Стивенса звучал раздраженно. По-видимому, новое явление нравилось ему не больше, чем мне.
Я взял бинокль из рук Стивенса и убедился в том, что его предположения совершенно правильны. Черт возьми, этого еще недоставало… Сделать удивительный отбор людей, политические и прочие взгляды которых в точности совпадают с моими; основать единственную в мире общину, составляющую нечто исключительное по единомыслию, принципам и твердости убеждений; в течение нескольких лет неусыпно охранять эту общину от проникновения в нее постороннего элемента, который своим дурным влиянием смог бы поколебать цельность организации; считать свою позицию в этом отношении безукоризненно упрочившейся, абсолютно неприступной — и вдруг… Вдруг совершенно неожиданно получить в качестве сочленов двух новых, совершенно неизвестных людей. Кто они? Каковы их убеждения? Кто может поручиться, что они не одни из тех кровожадных чудовищ, которые рекою льют на обоих континентах человеческую кровь, насилуют, грабят, убивают? Кто может поручиться, что они не внесут разложение в нашу среду, не заставят поколебаться слабые умы? Ведь среди 2000 моих подданных есть немало и простых людей. Они верят в то, во что верю я, потому что они покинули континент под первым впечатлением творящихся там ужасов. Потому, что головы их не успели еще одурманиться чадом легкой наживы и лозунгом «грабь награбленное».
