В то же время с бортов стали опускать в море заградительные противоминные сети. Из всех четырех труб крейсера повалил густой дым и он начал скользить по зеркальной поверхности дремлющего океана, постепенно все ускоряя ход.
Вскоре с глухим скрежетом, тяжело завывая, пронесся первый снаряд и, взбив высокий фонтан воды, исчез в море далеко позади «Плезиозавра».
— Отвратительная наводка, — спокойно пыхнув сигарой, сказал Стивенс.
Второй снаряд упал ярдах в пятидесяти впереди носа нашего судна.
— Они не желают принимать боя, дружище, — сказал я. — Видите, они идут полным ходом и поворачивают в открытое море.
— Это англичанин, — снова сказал Стивенс. — Америка не строила такого типа судов.
— Вернее, просто одно из бывших военных судов, занимающихся теперь самым выгодным в мире промыслом — пиратством.
«Плезиозавр» шел, окруженный со всех сторон фонтанами взметавшейся от падающих снарядов воды… Он быстро догонял крейсер, уходивший в С. 3. направлении.
— Пора, — сказал я.
Мы спустились вниз. Я приказал снова втянуть наблюдательную башню и наглухо задраить выходной люк. «Плезиозавр» снова опустился под поверхность моря и взял курс, параллельный курсу крейсера.
После предварительного обстрела крейсера особыми минами, назначеньем которых было разрушить защищавшую судно противоминную сеть, дело быстро пришло к неизбежной развязке. Перейдя на поражение, мы уже третьей миной взорвали, по-видимому, крюйт-камеру неприятельского судна. Оглушительный взрыв, слабые отзвуки которого проникли даже в рубку «Плезиозавра», и огромный столб черного дыма, изображение которого появилось на световом экране, показали, что атака наша увенчалась полным успехом.
Милостивые государи, — Джон Гарвей по своей натуре вовсе не жесток. Да, не жесток. Он держится взгляда, что, когда давят каблуком голову ядовитой змеи, то при этом совершенно излишне наблюдать за выражением ее глаз.
Это недостойно истинного джентльмена.
— Да, я раздавил ядовитую змею. Да, я чувствую радость и облегчение при мысли о том, что я избавил мир от лишней тысячи, а может быть, и больше кровожадных негодяев. Но наблюдать, как они корчатся под водой, и с сигарой в зубах рассуждать при этом о посрамлении зла и о торжестве справедливости…
— Брр… Нет, на это я не способен. Во мне еще не умерло окончательно сентиментальное благородство клерка почтенного мистера Бурбенка.
Мне очень хотелось курить. Но, уверяю вас, я чиркнул спичкой не раньше, чем с голубовато-зеленой половины экрана, изображавшей собою поверхность океана, исчезла последняя черная точка. Я всегда относился с величайшим уважением к самому значительному моменту нашей земной жизни — переходу в потусторонний мир.
