Джан — Темиров заботливо сдул пудру, просыпавшуюся на мозаичную флорентийскую столешницу, и, отхлебнув из рюмки, начал разговор. Всё сводилось, по его словам, к тому, что ему неудобно покупать вещи у своего бывшего коллеги; кроме того, Нина Джимухадзе немного упрямится («Иван Васильевич ведь знает, какая она строптивая?»), ссылаясь на то, что эти вещи были дороги её мужу. Однако у Мкртича Ованесовича сердце кровью обливается, когда он видит, как она бедствует. Он бы просто хотел её облагодетельствовать… в память о добром сотрудничестве с её мужем.
— Понятно, — сказал Татауров.
— Ну, конечно, благотворительность благотворительностью, но чтобы и я в накладе не остался.
— Да за кого вы меня принимаете, Мкртич Ованесович?
— И чтобы, конечно, она обо мне ни одного слова не слышала.
— Всё будет в порядке, Мкртич Ованесович.
Джан — Темиров объяснил, какие вещи он хотел бы приобрести, и назвал сумму, которую ему не жалко за них отдать.
Татауров слушал, глядя на груду древних икон, лежащую в углу. Потом, помявшись немного, признался в долге.
— Велик долг? — спросил Джан — Темиров.
— Двести рублей.
— Когда задолжали?
— Да давно ещё. Когда война началась.
— Ничего себе! И всё помните! Совесть у вас, значит, есть…
Татауров насупился.
— А как же — всё–таки жена моего учителя.
— Если ваш долг перевести на современный курс, вам будет не расплатиться. Но вы ей отдайте ту же сумму. Она не коммерсантка, разбираться не станет. Важен сам факт: вернувшись с фронта, вы в первую очередь вспомнили о долге. Это — благородно. Это возвысит вас в её глазах и поможет приобрести вещи. Женщины любят бескорыстие в мужчинах.
Он встал, вытащил из стенного сейфа пачку денег и протянул её Татаурову… Они ещё поговорили немного о том о сём, выпили… распрощались как равные.
Первым желанием Татаурова было сбросить ненавистную шинель, но он решил, что к Нине Джимухадзе уместнее идти именно в таком виде. И, не откладывая дела в долгий ящик, направился к знакомому дому.
Нина сама вышла на его звонок (прислуга была на кухне) и, увидев Татаурова, всплеснула руками:
— Кого я вижу?! Иван, неужели это вы?
Он скромно стоял в дверях, наклонив голову, прижав солдатскую фуражку к видавшей виды шинельке.
— Здравствуйте, Нина Георгиевна. Вот только попал из лазарета в Питер — сразу к вам… Где Валерьян Палыч?
Нина вздохнула. Опустив глаза, сказала:
— Коверзнев где–то на позициях, вероятно, в Карпатах… Во всяком случае, последнее письмо было оттуда…
